— Вы-то почем знаете? — недоверчиво спросил Эрих…
— А вот теперь вам придется поверить мне…
Всезнающий лейтенант оказался прав: на следующий день Эрих получил назначение в штаб командующего армией резерва при главном командовании сухопутных войск. Его принял начальник общевойскового управления генерал Ольбрихт; тоже ворона — решил после разговора Эрих, подразумевая белую. Уж генералов-то он за это время повидал всяких — от чопорных пруссаков с моноклем, каких хорошо пародирует на экране фон Штрогейм, до демагогов вроде Роммеля или Штудента, любящих показать себя этаким простым фронтовым камрадом. Ольбрихт выглядел интеллектуалом — Эрих опять вспомнил ротмистра Штауффенберга с его стихами и шиллерианским прекраснодушием. Кстати, и служить он собирается здесь же — не слишком ли много белых ворон в одном месте, тут что-то явно неспроста…
О том, что с ним вообще все «неспроста», Эрих впервые подумал после визита Шлабрендорфа. Собственно, об этом можно было догадаться и после первого же разговора с Розе, но тогда фактов было маловато — ну, допустим, организовали ему эвакуацию, чтобы засунуть обратно в «проект»; этого еще недостаточно, чтобы говорить о каком-то широко задуманном плане. Но теперь факты стали подозрительно точно укладываться один к другому, позволяя уже видеть некие общие очертания. Розе, выходит, знаком или имеет общих знакомых со Шлабрендорфом; оба они каким-то образом связаны с Ольбрихтом, а тот, надо думать, знает Штауффенберга. Естественно, он просто не может его не знать, коль скоро Штауффенберг служил в ОКХ [7]. Теперь вся эта компания прибирает к рукам и его самого. Маловероятно, конечно, чтобы Штауффенберг действительно помнил его еще по временам французской кампании, — ерунда, не такое уж близкое было знакомство. Стихи ему читал, верно, но он их, наверное, читает кому попало при каждом удобном случае. Нет, Штауффенбергу про него напомнили. Подсказали. Но с какой целью?
В честности Розе сомневаться невозможно. Шлабрендорф — личность крайне загадочная, в свое время действительно боролся (или пытался бороться) против наци, хотя это дела давние, с тех пор могло произойти что угодно. Но тогда что же он — провокатор? Тоже не верится. Да и Розе человек проницательный, едва ли он стал бы иметь дело с подозрительной личностью. А что какое-то общее дело их связывает, это уже видно невооруженным глазом. Ладно, поживем — увидим, решил Эрих.
Несколько дней он входил в круг своих несложных обязанностей, присматривался к сослуживцам. Работа оказалась пустяковой — обычная канцелярщина, с какой справился бы любой писарь из унтер-офицеров, это еще больше укрепило догадку, что направили его сюда не просто так. А сослуживцы были разные, как и всюду. Удивляла царившая в управлении либеральная атмосфера — офицеры открыто обсуждали содержание вражеских радиопередач, довольно свободно обменивались политическими анекдотами. Эриху, привыкшему к всеобщей взаимной подозрительности на низших уровнях армейской иерархии, это казалось почти невероятным. В полевых войсках, например, анекдоты про Геббельса позволяли себе вслух рассказывать только самые отпетые штрафники, кому уже нечего было терять — дальше передовой все равно не пошлют, всякий же, у кого было хоть малейшее преимущество перед другими — более безопасная или выгодная должность или хотя бы перспектива близкого отпуска, — обычно боялся быть заподозренным в неподобающем образе мыслей.