Часам к четырем ночи, когда оба они совсем извелись от усталости и Локотков убедился в том, что Лазарев нигде не подсунул ему дезинформацию, Иван Егорович подвел беседу к своему коньку — к школе в Печках, к Вафеншуле. Как бы мимоходом повернул он беседу на разведывательно-диверсионную школу.
— Кого здесь знаешь? — спросил Иван Егорович. — Кого можешь назвать из заброшенных фашистами на нашу территорию?
— Заброшен сюда, предполагаю, мой самый большой дружок — Купейко. Он имел планы, большие даже планы, рассчитывал, что сбросят его на нашу территорию в апреле.
— Сын фабриканта ваш Купейко?
— Сын… фабриканта? — с удивлением переспросил Лазарев. — А вы…
— Здесь я вопросы задаю! — обрезал своего собеседника Локотков. — Лично я. Понятно?
— Так точно, — все еще удивляясь, проговорил бывший лейтенант, — понятно.
Он немного помолчал, свыкаясь с мыслью, что мужиковатый его собеседник знает до чрезвычайности много. Но Локотков смотрел выжидательно, хоть и без особого любопытства, и Лазарев продолжал.
— Я тоже в эту школу имел намерение завербоваться, — продолжал он, но меня туда не взяли из-за ног. А Купейко мой шибко пошел, он радист мозговитый, вообще к технике у него склонности от природы, если бы не война, наверное, в ученые бы подался. Еще в лагере располагал после школы выброситься в советский тыл и, сдавшись, большую радиоигру сделать — принять на свою пресвятую троицу десант — в подарок нашему командованию…
— Уточните, какому «нашему» командованию? — жестко одернул Лазарева Локотков.
Лазарев мучительно порозовел.
— Нашему — советскому, — сказал он не сразу.
— Продолжайте показания.
— Продолжаю. Купейко совсем слабый был в лагере, боялись мы, что не выдержать ему ихнее испытание. На помоях, которыми нас кормили, он бы и не выдержал. Так мы половину своих пайков ему десять дней отдавали. Чтобы от всех нас один человек пользу принес.
— Вопрос: доверяли ему?
— Доверяли.
— Вопрос: обежал ваш Купейко плац?
Опять Саша Лазарев уставился на Локоткова: и про плац знает! Сам, что ли, там был?
— Отвечайте: обежал плац?
— Плохо обежал. Упал два раза. Но автобиографию мы сделали для него сильную, никуда не денешься. Мои были лично зафиксированы фантазии, вот это, как вы сказали, сын фабриканта. А на самом деле этот самый фабрикант знаменитый был карусельщик в Харькове на заводе.
— Вас кто в школу вербовал, персонально?
— Персонально Круппэ.
— Живой этот Круппэ, не слышали?
Он смотрел на Лазарева внимательно: если Круппэ живой, вся та затея, которая вновь как бы пробудилась в Локоткове, обречена на провал.