— А вы?
— А я приболел малость, так полежу.
Лазарев съел картошку с комбижиром, потом попил воды. Теперь он понимал, что позвали его сюда и покушать, и «перекурить это дело», потому что ему верят. Не все верят пока что, но Локотков, пожалуй, верит. И, осмелев, Лазарев спросил:
— Вы теперь все про меня уяснили?
— Многое уяснил.
— И теперь вы мне окончательно поверили?
— Допустим, Лазарев, поверил.
— Через проверку?
— Предположим, так.
— А как же вы меня проверили?
— А так же, Лазарев, я тебя проверил, что, коли ежели эту войну переживем и до коммунизма доедем, хоть и к глубокой нашей старости, там тебе, в коммунизме, расскажу, как проверял и каким способом. А пока что рано еще нашу деятельность в ее подробностях раскрывать. Чужой услышать может…
— Кто чужой? — совершенно по-мальчишески оглядел Лазарев землянку. — Откуда?
Иван Егорович не ответил, лишь улыбнулся. И отослал Лазарева спать, наказав ему по пути к себе известить «товарища Шанину», что у него «все в порядке».
Саша молча смотрел на Ивана Егоровича.
— Делай, как сказано! — прикрикнул Локотков. — На военной службе, если не ошибаюсь, находитесь, Лазарев?
Саша вышел под ясные, крепко отмытые ливнем звезды. Дед Трофим, с бородой раскольника, с немецким автоматом на шее, с гранатами на поясе, узнал Сашу и поинтересовался, когда «обратно» будет концерт. Он и проводил Лазарева немножко по улице к обгорелой избе, где жили девушки. Какая то ночная птица жутко гукала в чащобе за Дворищами, словно предвещая беду.
— Классического у тебя бедновато в репертуаре, — посетовал Саше на прощание дед Трофим, — занялся бы на досуге, например арию Демона из одноименной оперы…
— Ты ж откуда это знаешь, дед? — даже остановился от удивления Саша.
— Думал, пню молимся? Нет, друг дорогой, не лесные мы жители. Я лично — рабочий сцены, вот так. А бороду отпустил для партизанского виду. И уважения больше, чем вам, бритым. Никто не распорядится: одна нога здесь, другая там, давай, дед, на полусогнутых. Дед он дед и есть, а что мне тридцать девять — это моя страшная и глубокая тайна…
Инга, конечно, не спала.
Накинув на плечи сухую шинель подружки, она выскочила на крыльцо и замерла в полушаге от Лазарева.
— Все у меня в порядке, — сказал он, глядя прямо в ее мерцающие зрачки. — Локотков велел передать вам, товарищ Шанина, что все в порядке.