— Я могу, конечно, залечь на дороге, притвориться мертвым или раненым... Хотя что тут притворяться-то, — горько усмехнулся дружинник. — В общем, лечь на дорогу, дождаться, когда подъедет Никифор этот, начнет меня осматривать, и внезапно его ударить спрятанным ножом. Только, во-первых, он вряд ли один едет, и сам не станет к телу подходить, во-вторых, даже если и один — то опять-таки я в засаде долго в полной боевой готовности не пролежу, да и вскочить резко, ударить как надо тоже вряд ли сумею. Тогда остается одно...
Михась сделал паузу, пристально посмотрел на девушку. Анюта молча слушала дружинника, глядя на него с восхищением и любовью. Михасю, который не понимал значения ее взгляда, даже показалось в какой-то момент, что Анюта не понимает сути произносимых им слов, уносясь мыслями в какие-то неведомые дали. Но все же дружинник после короткого колебания произнес самое главное:
— Тогда выходит, что ты должна завалить его сама.
Анюта, вопреки опасениям Михася относительно ее невнимательности, отреагировала почти мгновенно.
— Как это завалить? — голос девушки дрогнул, поскольку по жесткому тону дружинника она сразу догадалась, о чем пойдет речь, но разум ее пока отказывался верить в услышанное.
— Убить.
Наступила долгая напряженная тишина. Михась, не выдержав взгляда Анюты, опустил глаза. Дружинник готов был провалиться сквозь землю от стыда, но пока он был все еще жив. А живые не сдаются. И Михась искал выход. Он твердо помнил поговорку, часто повторяемую в Лесном Стане: «Даже если вас сожрали, у вас всегда есть два выхода».
— Я не сумею, — с суровой простотой и печалью ответила Анюта.
— Ты должна научиться. Я верю, что смогу тебя научить за ту неделю, которая у нас есть. Он ведь нападет на тебя внезапно, подкараулит. Ты должна нападение пресечь. Раз и навсегда. Каждое живое существо имеет право защищать свою жизнь!
И, торопясь, скороговоркой, чтобы не дать Анюте опомниться и начать произносить вслух слова отказа и сомнения, которые сделали бы получение ее согласия затруднительным, Михась принялся излагать конкретные детали, давя тем самым на подсознание собеседницы, внушая, что она уже как бы с ним согласилась.
— Конечно, я мог бы дать тебе свой нож и научить с ним обращаться. Ты бы носила нож с собой, и, когда этот гад вновь бы тебя подкараулил и напал, тут бы ему и конец. Но труп найдут, примутся искать убийцу, и на тебя первую падет подозрение. Ведь вся деревня небось уже знает, что Никифор к тебе приставал, так?
Девушка кивнула.
— Зарезать ножом внезапно здорового мужика может и хрупкая девушка, и даже ребенок. Так что тебя, скорее всего, и обвинят. Придется бежать. Но бежать-то ты как раз и не хочешь. Иначе это можно было бы сделать сразу, без всяких сложностей и кровопролития. Стало быть, гада следует завалить так, чтобы на тебя никто не подумал. Например, свернуть ему шею.