Тогда все будут искать злодея, который был бы выше и здоровее самого Никифора. Никому и в голову не придет обвинить в таком деле худенькую девчонку.
— Разве я худенькая, то есть некрасивая? — горестно воскликнула Анюта.
Михась непонимающе воззрился на нее.
— Да нет, ты очень красивая, — наконец медленно выговорил он.
Анюта зарделась, что, впрочем, осталось незамеченным ее собеседником в скупом свете маленькой лампадки. Да если бы Михась и заметил ее реакцию, он все равно ничего бы не понял. Дружинник, несмотря на свою возвышенную любовь к Джоане, по-прежнему оставался наивен и несведущ по части женских чувств.
Анюта наконец задала второй вопрос, который, по мнению Михася, должен был бы быть первым и единственным:
— А разве такое возможно, чтобы я смогла... — Она запнулась, затем твердо произнесла: — Завалить мужика, который на голову выше и втрое тяжелее меня?
— Да. Я тебя научу. Но тренироваться придется каждый день, каждую минуту.
— Что делать? — не поняла Анюта.
— Трени... Упражняться, — поправился Михась, вспомнив, что девушка, конечно же, не говорит по-английски.
— Но я не могу оставаться здесь, в ските, мне надо домой, в село, к тетке, помогать ей по хозяйству. Да и урожай еще не весь убран.
— Знаю. Ты говорила, что у тебя в деревне есть пустая избенка и сараишко, почти разваленные и никому не нужные, где ты и сама-то мало бываешь.
—Да.
— Ну так я пойду к тебе в деревню, буду жить у тебя в сарае или в избе, и ты на время переберешься от тетки в собственное жилье. И там я буду тебя учить, как победить врага.
Девушка, окрыленная словами дружинника о ее красоте, которые многократным эхом продолжали звучать в ее душе, да еще услышав, что он переберется к ней в дом, чуть не запела от счастья, забыв о боли, обиде и страхе, о том, что она только что, по сути дела, дала согласие учиться не чему-нибудь, а искусству убивать.
— Я согласна! — воскликнула она, но тут же, опомнившись, спросила со страхом: — А ты сможешь дойти до нашего села?
— Дойду, — жестко усмехнулся Михась. — Доползу. Уж хоть это-то смогу.
Он вспомнил тот двухсотверстный переход на заключительных испытаниях и будто воочию увидел, как ползут по вековому северному лесу его искалеченные друзья.
— Дойду, — еще раз твердо повторил он.
Потом, когда весь план был уточнен и утвержден, они еще долго сидели за столом. Анюта рассказывала Михасю о себе. Это незамысловатое повествование о простой жизни крестьянки в русской деревне, совсем не богатой событиями и страстями, зато сверх всякой меры переполненной непосильным каждодневным рабским трудом, голодом, болезнями и смертями, отозвалось в сердце дружинника из тайного Лесного Стана глухой тоской и пронзительным состраданием. Михась, всю жизнь окруженный заботой и вниманием, вначале — родителей, затем — учителей, соратников и командиров, не ведал, вернее, не испытал на себе, что такое унижение и борьба за кусок хлеба. Конечно, он выдерживал довольно длительные голодовки в походах и всевозможных испытаниях и работал, совершенствуя воинскую подготовку, никак не меньше любого крестьянина, но это было совсем не то и не так, как у Анюты. И Михасю, с младых лет честно и беззаветно выполнявшему свой воинский долг, которому, казалось бы, не в чем было себя упрекнуть, стало вдруг почему-то совестно перед этой девушкой за свою сытую и счастливую жизнь. И он еще острее почувствовал, что просто обязан спасти и защитить ее, пусть даже умереть самому, но спасти. Вернее, спасти прежде, чем умереть.