— Коза сбежала! — сказала она. — Вы уже знаете?
Наше внезапное появление ее, похоже, ничуть не удивило. Когда Тоби бросился к ней и обвил ее руками, она рассеянно погладила его по голове и спросила:
— Где вас вчера весь день носило? Вы должны были быть дома!
Тоби взглянул на нее.
— А какой сегодня день?
— Утро воскресенья, — сказала ему Дора. — Не беспокойтесь. Теперь вы все здесь.
Тоби повернулся и посмотрел на Ника.
— Вчера вечером мы должны были ехать в аэропорт спасать саламандр!
— Ну, теперь с этим ничего не поделаешь, — ответил Ник. — Дора, вы ведь иногда ездите на машине Максвелла Хайда, да? Не будете ли вы так добры отвезти нас всех… — Он оглянулся на меня. — Куда именно, Родди?
Романов рассказал мне о пяти местах, откуда можно поднять землю.
— Есть одно место не так далеко от Лондона, — сказала я. — У него нет названия. Но он мне его описал. Давайте просто поедем по главной дороге на запад, думаю, я его узнаю.
Дора вполне охотно согласилась отвезти нас, куда нам нужно. Ник сказал, что надо найти какой-нибудь еды, а поедим мы в машине, и все мы бросились в дом. Тут Грундо прогудел мне на ухо:
— Саламандры! Когда мы были тут в прошлый раз, по всему дому и саду кишели саламандры. Где же они?
Вопрос был уместный. Когда мы прибежали за Хельгой, я не обращала особого внимания на саламандр, но знала, что они были повсюду: одни разбегались у нас из-под ног, другие лежали, свернувшись на теплых местах, и наблюдали за нами. А теперь их нигде не было. Если сосредоточиться изо всех сил, я чувствовала некоторых из них. Они попрятались очень далеко и глубоко, они нервничали, им было страшно. Остальных просто нигде не было.
И это не единственное, что было не так. Теперь, обратив на это внимание, я поняла, что кругом слишком тихо. Конечно, я и раньше бывала в Лондоне по выходным, и, разумеется, по воскресеньям всегда тише, чем в рабочие дни. Но раньше вокруг все время слышался отдаленный шум: шаги прохожих, голоса, то машина где-то проедет, то прогрохочет автобус. А сейчас не слышалось ни звука, даже голуби с воробьями затаились. И когда я взглянула на дедушкин сад, то увидела, что там абсолютно тихо. Ни одна пчела не прожужжит, ни один листок не шелохнется. Это было… ну… короче, неправильно.
Ник только что спустился сюда, в столовую, и сказал, что не может писать о том, что было дальше. По правде говоря, я его понимаю. Я постараюсь написать обо всем, но есть по крайней мере одна вещь, которой я не знаю. Я сказала, что об этом придется написать ему. Он говорит, что постарается.