Заговор мерлина (Джонс) - страница 72

Первое, что я почувствовала, — это как будто кто-то огрел меня дубиной, и я ощутила ужасную боль в правом бедре. Боль была такая, что я еле стояла на ногах. А потом, по-прежнему сознавая, что стою посреди залитых солнцем руин, я очутилась в хижине, какой она была когда-то. Там было довольно темно, но все очень культурно и аккуратно расставлено, хотя большая часть вещей — ножи, горшки, миски, вязание — сложена на полу на коврике. Это потому, что женщине, лежавшей на узкой кровати, в том месте, куда опустились бабочки, было трудно вставать. Стоять и ходить ей было больно. Ей нанесли ритуальное увечье, когда ей было пятнадцать лет, потому что она была могущественной ведьмой. Очень могущественной ведьмой. Женщина приветствовала меня с жутковатой, горькой радостью. Деревенский староста размозжил ей правое бедро, чтобы получить над ней власть. Она так и не простила его за это. Она поклялась, что никогда не передаст знаний, которые обрела благодаря своим способностям, никому из этой деревни. Однако по закону ты обязан передать знания хоть кому-нибудь. И поэтому она искала сквозь века и тысячелетия подходящего человека, кому она сможет передать магию. И нашла меня.

Она передала мне свои знания.

Это был кошмар. Я получила все знания зараз, вперемешку — все, что она знала, все, что она умела, и всю ее жизнь вдобавок. Я чувствовала себя точно маленький мамин ноутбук, в который кто-то вдруг загрузил результаты биржевых торгов по всему миру за последние пятьдесят лет. Я вышла из развалин маленькой хижины, прихрамывая и пошатываясь, почти ничего не видя перед собой. Все, что я помню, — это что бабочки вдруг снялись и разлетелись во все стороны так же неожиданно, как слетелись. И еще одно, что я чувствовала, — это что у меня нестерпимо болит нога.

Наверное, Грундо ужасно перепугался. Он говорит, лицо у меня сделалось серое, а глаза — как огромные сияющие дыры. Он спросил: «С тобой все в порядке?» — негромким дрожащим голосом, каким люди говорят вместо того, чтобы завизжать. Когда я не ответила — а ответить я не могла, у меня вырвался лишь странный дребезжащий стон, — Грундо схватил меня за руку и потащил прочь из доисторической деревни. Тащить приходилось очень медленно, потому что я почти не могла идти. У меня правая нога была как будто сломана.

Мы спустились цветущим лугом к леску, через который текла река. Грундо пришлось нести обе наши сумки. Он, вероятно, гадал, как мы оба доберемся назад в усадьбу. Первое, что пришло ему в голову, — это усадить меня на землю в лесу, чтобы я пришла в себя, но у него ничего не вышло: нога болела так сильно, что не сгибалась. Так что Грундо продрался сквозь темные заросли у водопада и по камням перевел меня на тот берег. Мы поднялись на холм.