Полыхало зарево над древним Лоном, грохотали обвалы камней, гудели запертые еще в скальной породе узники, и над их гулом победно звучали удивительно чистые и глубокие, как горные озера, голоса поющих от счастья, парящих в небе драконов.
Слезы текли у меня по лицу, оставляя грязные разводы, я чувствовала себя такой мелкой, жалкой, с поджатым испуганно хвостом, словно мышь-землеройка, наблюдающая в страхе с комочка земли, как несутся по степи вольные бешеные скакуны.
И тоже бы побежала, да затопчут ненароком!
Ничего себе, Драконья Залежь!
Дверь в камеру распахнулась, в нее заглянула наша надзидама, за спиной надзидамы топтался охранник.
— Ну что, Двадцать Вторая, очухалась немного? — визгливо спросила она.
Я с удивлением повернулась.
— Не реви! — увидела мое лицо и сделала свои выводы надзидама. — Выходи быстрее, а то, не дай Медбрат, башня еще рухнет! Давай-давай, наказание откладывается.
Прикрывая головы руками, мы бегом спускались по лестнице, надзидама при этом еще успевала сокрушаться:
— Вот не ждали напасти — и на тебе! Оставила нас Сестра-Хозяйка, отвернулась от своих детей! В Корпусе все стекла повылетели от этого жуткого воя, как я не оглохла, не знаю! Подушки спасли — ими уши заткнула. Вот ужас-то, ужас! Конец света, не иначе! Я так думаю, — вдруг доверительно обратилась она ко мне, — и ты из-за этого задурила. Такая тихая всегда- и вдруг на тебе! Я сразу сказала — тут дело нечисто, ладно бы Семнадцатая взбунтовалась, но Двадцать Вторая! Да она же мухи не обидит. Все по-моему и вышло.
— Да, госпожа, — послушно кивнула я.
В голове у меня по-прежнему звенели драконы, хотя Перст и гасил звуки.
Пряжка напоминала разоренный муравейник. Чего-то без толку суетилась охрана, объятые ужасом преподаватели и воспитанницы засели в полуподвале столовой. Все были безумно напуганы.
За полночь Драконья Залежь перестала грохотать, последний заточенный дракон вырвался на волю.
Теперь они летали над горами в серебряном свете луны, точеные, невесомые, ажурные. И страшно мощные, безумно сильные, тугие… И ликующе пели, переворачивая душу.
А Пряжка корчилась от ужаса, да фиг с ней, пусть бы корчилась, но это был не просто ужас, а ужас пополам с омерзением. Пряжка скулила от отвращения. Никто не признавал, что это красиво! С ума они посходили, что ли? В этот час они были еще более чужими мне, чем обычно. Все, без исключения.
Глубокой ночью долина стихла.
Все расползлись по своим спальням, так как первый шок прошел и спать в столовой никто не пожелал.
По дортуарам гулял наглый ветер, прямо как по моей камере наверху в башне. Не стоило и менять. Правда, кровать — это не солома, поэтому я легко заснула даже под его завывания, никакая бессонница меня взять не смогла.