Ее кавалер с пунцовыми ушами натягивал штаны.
— Да что ты вообще понимаешь! — продолжала вопить Шестая. — Ты такая же живая, как эта табуретка! Бедный твой парень, вы же, наверное, вместе только Устав хором читаете!
— Вы почти правы, барышня, — встрял Янтарный, которого никто и не спрашивал. — Мы стреляем из арбалета.
— Да уж, конечно, панталоны друг друга не созерцаем! — крикнула я Шестой, запустив в Янтарного чернильницей со стола, чтобы не лез в женские дела.
И зачем в караулке чернильница? Чернила, по-моему, в ней отродясь не водились.
К сожалению, Янтарный ее поймал на лету.
— Милые дамы, вы обменяетесь мнением позже, — заметил он. — А теперь хочу напомнить, что в связи с повторным воскрешением начальника охраны, вам придется срочно покинуть казарму, потому что надо поднимать народ по тревоге.
Это он зря сказал.
Шестая, видимо, была не из тех людей, которых упоминание об опасности мобилизует. Она вскрикнула и второй раз за сегодняшнюю ночь лишилась чувств.
Начальник охраны к этому времени дошел до казармы и, растопырив белые ладони, приклеился к окну, осматривая караулку невидящими глазами.
Оба охранника переминались около Шестой, не зная, как ее привести в чувство.
— Нюхательной соли нет? — озабоченно спрашивал Янтарный.
— Может, ей корсаж расшнуровать? — растерянно предлагал хахаль.
Этот балаган мне надоел.
— Спойте ей хором! — ехидно предложила я и, оттолкнув Янтарного, влепила Шестой хорошую пощечину.
— Вставай, мымра! Он скоро сюда просочится! Оскорбленная Шестая вскочила и, увидев лицо начальника охраны в окне, завизжала.
Остальная казарма по-прежнему не реагировала на весь шумный бедлам, что творился в караулке. Они что там, поумирали? Или тут такое частенько бывает?
— Вот и славно! — обрадовался хахаль Шестой воскрешению любимой. — Идите, девочки, Янтарный вас проводит, а я ребят по тревоге поднимаю.
Янтарный подхватил нас под локти и практически выпихнул из казармы.
Опять мы, обходя кругом сад и минуя конюшни, быстро шли, почти бежали к южным воротам ограды, стремясь быстрее попасть в Корпус.
Мы с Шестой оскорбленно молчали и друг на друга не смотрели.
Конечно, со временем мы простим друг друга. Но забудем ли сегодняшнюю ночь, будем ли жить так, словно ее не было? О, никогда!