Вслед за дрожанием голоса пришла очередь и тела: Руми всхлипнул и затрясся в рыданиях, тихих, почти беззвучных, но от этого более страшных, чем вопли плакальщиц.
Я обнял его и прижал к себе, не позволяя дрожи стать слишком сильной.
Так мы и стояли посреди двора, не произнося ни слова, а потом силы юноши иссякли, и рыдания сами собой утихли. Я повел Руми в дом, чтобы напоить чем-то вроде зелья, от которого уснула Юлеми, и проходя в кухню, поймал взгляд Мэтта, постепенно справляющегося с последствиями применения «нетопыря». Враждебности в темных глазах мага уже не было, но вместо нее появилось нечто другое, пока непонятное, но не менее сильное. Надеюсь только, что не новая заноза, которых так опасается Рогар.
***
— Ну как, угодил?
Юлеми восторженно подтвердила:
— Такая красивая! Как у настоящей королевы.
— Я старался.
— А что ты еще умеешь делать?
Девочка сидит в постели и теребит в руках куклу, складывая кружевную мантию каждый раз новыми складками и любуясь полученным результатом.
— Всякое разное. Честно говоря, списка не составлял.
— А сказки рассказывать умеешь?
Удивленно переспрашиваю:
— Сказки? Почему именно их?
— Мама мне всегда рассказывала сказки, а я тогда засыпала. И сны снились… Красивые. А Мэтт меня все время поит таким невкусным питьем, от которого и снов не бывает, а только темно и пусто, когда глаза закрываешь.
— Потому что это лекарство: от него сказочные сны и не должны сниться. Оно лечит.
— А я хочу сказочный сон! — Капризничает девочка.
— Хорошо, будет тебе сон… Только я сказок не знаю, зато знаю колыбельную. Могу спеть, если хочешь.
— Хочу, хочу! — Слабый, но довольный кивок.
— Голос у меня так себе, но другого в запасе нет, поэтому… Иди-ка ко мне на руки!
Усаживаю Юлеми у себя на коленях, так, чтобы ее голова как раз оказалась у моего сердца.
— Но обещай, что постараешься заснуть, хорошо?
— Обещаю!
Она прижимается к моей груди, невесомая и прохладная, как осенняя ночь…
Когда Румэн успокоился и перестал заливаться слезами при одной только мысли, что его сестренка обречена на смерть, мы с ним поговорили. То есть, говорил я, а Мэтт, присутствовавший при разговоре, изображал внимание и понимание, чтобы юноше было не так одиноко. Выслушав все, Руми долго молчал, но не бесцельно, а принимая решение. Единственно возможное. Если Юлеми должна умереть, пусть ей не будет больно — вот и все, о чем меня попросили заплаканные глаза. И я обещал: больно не будет.
Мы не стали изображать веселье и устраивать праздник: так девочка скорее заподозрила бы неладное. Мы просто вели себя, как всегда. Хорошо еще, Бэр и Хок остались с Егерями и не участвовали в общем «представлении», иначе Юли могла и уличить нас в обмане, потому что когда четверо взрослых людей делают вид, что ничего не происходит, а сами стараются не встречаться взглядами друг с другом, даже кроха поймет: близится беда. А тревожить малышку в последний день ее жизни было бы еще худшим преступлением, уж точно не заслуживающим прощения…