— А мы и не будем сами напрашиваться, — понизив голос, произнес Альв Кошачий Глаз, поудобнее располагаясь на кошме в шатре Лейва. — Больно надо! Подумаешь, какая-то рабыня, словно у нас других нет... — Тут он едва заметно потупился, ибо втихую пользовал всех оставшихся рабынь Лейва.
Правда, красавицами их назвать было нельзя, но уж тут Альв действовал по принципу — на безрыбье и рак рыба. Попробовать же красивую молодую рабыню очень хотелось, это правда. Но нельзя же было ссориться с давним компаньоном Истомой. Именно на него почему-то сильно надеялся Альв, когда вспоминал, зачем они здесь и кто их послал. Следить за молодым бильрестским ярлом Хельги. Вызнать о нем всё. Вот убивать или нет — Кошачий Глаз не помнил, давал ли такой приказ Дирмунд-конунг или нет. Ну, Истома должен знать... Что касается выполнения приказа Дирмунда — тут, к большому удивлению Альва, им удивительно везло. Как утверждал недавно вернувшийся из Булгара Истома, молодой ярл Хельги вместе со своей малой дружиной еще в Альдегьюборге нанялся в караван хазарского купца Вергела — их торгового конкурента, коего они так бездарно пытались задержать, выкрав дочку. Дочке удалось бежать, и, как сильно подозревал Альв, не без помощи кого-то из людей Копытной Лужи. Истома, кстати, думал точно так же и даже заявил, что тайно проводит дознание. Вот, правда, о результатах что-то не докладывал. Таким образом, этот самый Хельги двигался в одну сторону с караваном Лейва — в Итиль. Вот там-то и можно будет последить за ним попристальнее, а пока почему бы и не поразвлечься, тем более что Альв на этот счет уже думал — и кое-что придумал.
— Мы вот что сделаем, Лейв... — Он нагнулся и азартно зашептал что-то в самое ухо Копытной Лужи. Выслушав, тот кивнул и засмеялся. Потом выглянул наружу:
— Эй, Грюм! Да где там тебя носит? Давай живо сюда.
И ни Лейв, ни Альв Кошачий Глаз, ни даже многоопытный Хакон не замечали то, что давно уже должны были заметить, если б были озабочены целостностью каравана больше, нежели потаканием собственным прихотям. Праздное безделье развратило их, на время притупив осторожность и звериную хитрость, которой так славились викинги. Ибо имеющие глаза давно увидели бы дымы близких костров на горизонте и фигуры одиноких всадников, иногда неосторожно показывавшихся на утесах. А по ночам где-то, всё ближе и ближе, позвякивало железо. Что это было? Стремена? Мечи в ножнах? Бряцанье щита о кольчугу? Никто не замечал, не слышал...
Никто, кроме Истомы. Вот уж у кого чувства отнюдь не были утеряны за время сладостного ничегонеделанья, а, наоборот, еще более обострились в связи с необходимостью постоянно стеречь неожиданно свалившуюся на голову рабыню. Уж кто-кто, а Истома примечал всё: и дымы кострищ, и всадников, и подозрительные звуки перед рассветом. Нет, и раньше встречались по берегам кочевые племена, и даже мирно приходили к стоянкам — меняли кобылье молоко на стеклянные бусы. Приходили... Но то были мирные люди, а эти... кто их знает?