Я начала с первой строки и начала очень удачно. Тихое горестное пение вдруг возникло из пустоты и, казалось, принадлежало не мне. Овчинников от удивления разинул рот с недожеванным сухарем.
А я пропела текст до конца и, не останавливаясь, пошла по второму кругу. Запела громче, увеличивая темп и добиваясь неразрывности мелодии. Мама попыталась выдернуть руки, но я крепко их сжимала. Я продолжала петь, глядя в ее заслезившиеся глаза. Будда своим пением избавил бродягу от сумрака сознания. Слова бывшего принца влились в человека и вылечили его разум. Я верю, что могу сделать то же самое.
После четвертого повтора текста я вдруг обнаружила, что стены и пол прошила вибрация. Мама перестала вырываться и смотрела куда-то за мое плечо. Овчинников в дверном проеме превратился в реальную гипсовую статую — настолько побелело его лицо. Ободренная успехом, я запела максимально громко, выкладываясь до сладостной дрожи, пронзающей внутренности.
Стены и пол тряслись уже нешуточно. Из-под земли донесся рокот. Стол медленно поехал по полу, стоявшая на нем вазочка с сухими цветами опрокинулась. Звенели тарелки на кухне. Цокала забытая где-то ложечка в стакане. Я чувствовала, что цель близка. Только не останавливаться, только не терять это чувство...
По глазам резанул пронзительный свет. От неожиданности я выпустила мамины руки и свалилась на пол. В голову ворвался нестерпимый грохот...
— Поезд, — сказал Овчинников, глянув в окно. — Товарняк.
Я обессиленно прислонилась к шкафу. В теле не осталось ни капли сил, ни грамма эмоций. Сжатая в кулаке тряпица, пять минут назад наполненная силой, теперь выглядела как обычный носовой платок.
— Аленушка, — произнесла мама. — Где ты? Почему ты покинула меня?
Охватило такое горькое разочарование, что захотелось заорать во все горло. Ничего не вышло. Ничегошеньки! А я так надеялась... Эти фразы с тряпицы оказались не действеннее оправданий пятиклассника. Может, я буквы перепутала? Или ошиблась в интонациях? Нет. Невозможно. Я штудирую санскрит каждый день. Я не могла ошибиться.
— А ты неплохо пела, — сказал Овчинников. — Как Катя Лель. Может, тебе на эстраду податься?
— Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Я вскочила с пола и бросилась на улицу. Уже оказавшись снаружи, вновь помяла бабушкины грядки. Куда я бегу? Да куда угодно, лишь бы очутиться подальше от тесной комнаты, где сидит чужая для меня женщина и где я потерпела жесточайшее поражение.
На пути оказалась веранда, которую дедушка соорудил для летних чаепитий. Я влетела на нее. Товарняк, груженный по самое не хочу, исчез вдали, звук стучащих по стыкам колес постепенно стихал. Я припала к реечной решетке и уставилась в темноту, слушая этот звук.