Сэр Харвей улыбнулся ей в ответ.
– Правду говорят, что друзья познаются в беде! – воскликнул он.
Он засунул руку в карман и вынул оттуда кошелек.
– Возьми это, Альберто, – сказал он, – и устрой так, чтобы самая быстрая гондола во всей Венеции стояла рядом с золотой, той, которая должна будет доставить ее милость во дворец графа. Скажи гондольеру, чтобы он сразу же, не мешкая, как только мы займем места, отвез нас в сторону лагуны, где нас должно ждать самое быстроходное судно, какое только можно нанять в этом городе, на котором мы отправимся в Триест.
– Триест! – воскликнула изумленная Паолина.
Сэр Харвей кивнул.
– Да, Триест, – подтвердил он. – Как только мы окажемся на австрийской территории, герцог не посмеет нас тронуть. Кроме того, у меня там есть друг. Он нам будет очень полезен, поскольку Альберто держит сейчас в руках последний цехин, который у меня остался. Я могу только надеяться, что этого хватит на дорогу.
Альберто взвесил кошелек в руке.
– Я сомневаюсь в этом, ваша милость, – произнес он печально.
Паолина сняла жемчужное ожерелье, надетое ей на шею дожем.
– Возьми это, – сказала она. – Любой капитан, плававший по всему свету, сможет оценить его по достоинству.
Альберто не без колебания взял у нее ожерелье.
– Люди обычно боятся брать в руки подобные драгоценности из страха, что их обвинят в воровстве.
– Тогда пусть сделка будет для них действительно стоящей, – настаивала Паолина, и сняв с пальца обручальное кольцо с огромным бриллиантом, протянула его Альберто.
– Как ты потом объяснишь пропажу? – спросил сэр Харвей.
Паолина в ответ только пожала плечами.
– Разве это сейчас имеет значение? – спросила она.
– Ваша милость, к вашим услугам будет самый быстрый корабль из всех, которые когда-либо бороздили волны Средиземного моря, – пообещал Альберто взволнованным тоном. По-видимому, бриллиант развеял его последние сомнения. Какое-то мгновение он стоял в нерешительности, после чего, опустившись перед сэром Харвеем на одно колено, коснулся лбом его руки и просто произнес:
– Я буду служить вам до конца моих дней.
Затем, прежде чем сэр Харвей или Паолина успели что-либо сказать, он вышел из комнаты, закрыв за собою дверь.
– Он любит вас, – произнесла Паолина мягко.
– Потому что я спасаю его шкуру вместо него, – отозвался сэр Харвей.
– Почему вы всегда видите во всем только самые низменные мотивы? – спросила она. – Он любит вас ради вас самого – так же, как и я. Милый мой, умоляю вас, берегите себя!
– За это я вам могу поручиться, – ответил сэр Харвей. – – Если мне придется умереть, я не намерен доставлять герцогу удовольствие, позволив ему убить себя.