– Мне надо еще подумать, – лепечу я.
– Спасибо. Вы можете вернуться к остальным.
С облегчением разворачиваюсь и вновь занимаю свое место в строю. Не так уж плохо все прошло. Вдруг замечаю, что все смотрят на меня.
И все они – я.
– Да, – провозглашает низкий женский голос. – Это он.
Вот и все, что я запомнил из своего сна. Запомнил очень хорошо, даже узнал голос Лоры, хоть он и был слегка искажен. Однако я мог поклясться, что сон этот видел задолго до знакомства с Лорой. Не может такого быть…
Тут зазвонил телефон, и моя деловая подружка тут же схватила трубку.
– Тебя, Морж! – крикнула она из соседней комнаты. Нэнси прозвала меня так еще во времена наших первых свиданий, намекая на мое сходство с мертвым битлом и такие же, как у него, очки. В последнее время, однако, в этом шутливом прозвище все чаще звучали язвительные нотки: она почему-то вбила себе в голову, что морж – самое медлительное на свете животное, и к тому же… Впрочем, это долго объяснять.
Прижав трубку к уху, я смотрел в окно на серую чайку, деловито обследующую открытый мусорный бак на дальнем конце автостоянки. Мерзкие птицы. Каждое слово того телефонного разговора должно было, по идее, навеки отпечататься у меня в памяти, но я только помню, что звонил мой брат Хоган. Потом была почему-то затекшая нога, ухо, надавленное трубкой, и голос Нэнси, который будто доносился издалека, из другой временной зоны, постепенно набирая силу, как сигнал приближающегося поезда. Я услышал ее только на третий раз.
– Джон? Джон! Что с тобой? Скажи наконец, что случилось!
– А? Что? – вяло пробормотал я. – Это насчет матери. Наверное, мне придется повидать ее.
Нэнси с облегчением вздохнула и принялась за свой утренний ритуал: методическое заполнение многочисленных отделений коричневого портфеля юридическими документами, справочниками и блокнотами.
– Я думала, вы договорились, – заметила она, глядя в кожаное нутро своего прожорливого любимца и скармливая ему очередную пачку бумаг, которые все чаще приносила с работы, чтобы отвлечься от наших непрерывных ссор.
– Договорились? – поднял я брови. – Когда это нам с ней удавалось о чем-нибудь договориться?
Я знал, что это ее заведет: Нэнси никогда не сдавалась. К тому времени общими у нас остались одни только споры. Мы цеплялись за них, как за соломинку, надеясь если не спасти любовь, то хоть расстаться с иллюзией, что ничего не потеряли, а просто закончили препираться.
Она подняла глаза от портфеля, откинула каштановую прядь со лба и хитро прищурилась.
– Ты говорил, – провозгласила она, словно перед присяжными, – что вы видитесь, только если нет другого выбора.