– Парни, от меня сильно химией прет?
– Я не чувствую, – сказал тот, что замахнулся, и объяснил: – Нос ни черта не работает. Насморк. Сквозняки тут сумасшедшие.
А другой, забавно пошмыгав носом, сказал:
– Немного, господин полковник. – И, шмыгнув еще раз, добавил: – Совсем чуть-чуть.
– Вот дерьмо-то дерьмовое, – без какой-либо злобы бросил Харднетт и направился к выходу, гадая, кем будет сейчас объявлен джокер.
Он захлопнул за собой дверь раньше, чем карта коснулась доски, и подумал, что, в конце концов, какие-то вещи в этой жизни должны оставаться тайной даже для начальника Особого отдела.
На улице моросил дождь. От дома к дому двигались бесшумные люди. Голуби на карнизах жались друг к другу и чего-то ждали: то ли окончания дождя, то ли наступления ночи.
Харднетт поднял воротник и поежился. Пересек проезжую часть перед носом вякнувшего больше для порядка, чем по необходимости, трамвая и не торопясь побрел по Десятинной. На первом перекрестке свернул в каменную кишку Оружейной и, старательно обходя лужи, в которых уже дрожали янтарные огни керосиновых фонарей, потихоньку вышел к ратуше. От нее под бой курантов, отмеривших очередную четверть, полковник направился к Каменному Мосту. Напрямик, через площадь.
На мосту, как водится, задержался – постоял, навалившись грудью на отсыревшие поручни.
Река гнала свои базальтовые воды от грузового порта к Смешной Излучине и дальше, туда – за пределы Старого Града.
Река гнала воды, ну а Харднетт погнал из головы мысль о самоубийстве.
Почему-то всегда, когда он пялился с Каменного Моста на реку, обязательно появлялась эта подлая мысль. Ночью ли, днем ли, в солнечную ли погоду, или как сейчас, когда нависли над городом тяжелые, давящие на психику тучи, но эта навязчивая идея возникала обязательно. Сука!
Впрочем, возникала и ладно – он всегда с ней справлялся. Во всяком случае, до сих пор справлялся. И каждый раз, подавляя (не сказать, что совсем уж легко, но все же) эту чуждую для себя мыслишку, Харднетт чувствовал себя победителем. Быть может, есть в этом какая-то патология, но, честно говоря, ему нравилась подобная игра. После нее всегда просыпалось странное ощущение, что ты есть ты и еще кто-то. И что вы оба тут и еще где-то. Занимательное ощущение. Одно скверно – не с кем этим ощущением поделиться. Хочется, а не с кем. С подобным к первому встречному не подойдешь, чего доброго к психоаналитику направит, а такого друга, с которым можно доверительно поговорить начистоту, у него нет. Нет у него такого друга. И вообще никакого нет. И никогда уже не будет. Так жизнь сложилась.