— Слухи, мой милый Юлиус. — Гиммлер взял Замке под локоть и повел к месту в правительственной ложе. — Как всегда не имеют под собой никаких оснований. Эти волнения… Все из-за того революционного открытия в атомной физике. Я, как вы сами понимаете, слабо разбираюсь в этих научных вопросах. Я политик. К тому же уже очень старый политик…
— Ну, Генрих, не прибедняйтесь. Это не идет к вашему молодецкому виду… — сказал Замке. Гиммлер рассмеялся.
— Если бы все было так, как вы говорите. Увы, годы не идут мне на пользу. И если бы не дети… — Гиммлер покачал головой. — Я не видел своих внуков уже год! Страшно подумать, как они, должно быть, изменились.
— О, мне в этом смысле несколько легче. Мой сын работает в дрезденском исследовательском центре. Приезжает довольно регулярно. А дочери сейчас где-то в Польше, но должны прибыть сегодня к ужину. — Сказав это, Замке чуть не прикусил себе язык. Какого черта он упомянул дочерей в присутствии Гиммлера, который очень тяжело переживал трагедию, случившуюся с его дочерью Гудрун. Девушка погибла семь лет назад во время восстания на востоке.
— Да… — Гиммлер печально смотрел на площадь перед трибуной. — Это великолепно, семья за большим столом. Иногда я жалею, что пошел в политику. Это так расшатывает семейные узы… Но такое уж было время. Сейчас об этом мало кто помнит. Вы помните?
— Я? — У Замке внезапно поплыли перед глазами разноцветные круги. Лицо стало неметь. Он помотал головой, чтобы развеять туман. — Конечно… Страшная разруха, инфляция, голод… Люди так ослабли, что умирали от тех болезней, от которых сейчас можно вылечиться в один день. Да и тогда это не было бы проблемой, если бы не цена пенициллина на черном рынке… Страшно. Валютные долги, курс доллара, который поднимается до обеда и еще больше поднимается после обеда на бирже. Большая заслуга… Тот надзиратель в лагере, где я…
— С вами все в порядке? — обеспокоенно спросил Гиммлер.
— Да, да… — Замке вдруг стало жарко. — Конечно. Все хорошо, просто сегодняшнее солнце… Оно так… Жарко…
— Эй, там! — Гиммлер махнул кому-то за спиной. — Моего личного врача! Живо! Ваше лекарство? Где оно?
— Тут… — Замке начал хлопать себя по карманам. — Тут… Было…
Ноги его подкосились. Он стал заваливаться на спину. Гиммлер подхватил его, осторожно усадил в кресло. Со всех сторон подбегали люди, и кто-то седой в белом халате уже расстегивал на груди рубашку.
— Она пуста! — Гиммлер держал в руке пустую скляночку от нитроглицерина. — Она пуста, Замке! Доктор, быстро…
Замке захрипел. Холодная игла воткнулась в его руку, но поздно… Поздно…