Тот плюхнулся на скамью рядом с Иваном и окинул его пытливым взглядом. Потом уставился на булаву.
— Слово «булава»... — начал он...
Иван торопливо сунул ему чашку с медовухой.
— Я не пью, — обиделся зеленоволосый. — Я пьянею от общения, находясь в окружении пьющих. Это имеет ряд следующих преимуществ...
Зажав обращенное к соседу ухо перчаткой, Иван вновь уставился на директора ВБО. Рядом с ним уже стоял боян Лапкин.
— Слушали мы сегодня былины северного бояна Куланьяннена, — начал он. Стоящий у дверей толстенький молодой боян глупо улыбнулся и сделал вид, что настраивает гусли.
— Боян голосистый, былины хорошие, — продолжал Лапкин, — но петь их нельзя!
Боян Куланьяннен уронил гусли и выпучил глаза.
— Почему нельзя? — сам себя спросил Лапкин и сам же ответил: — Во-первых, мы таких не поем. Во-вторых, молод еще. В третьих, уж очень у него былины жестокие. Вот, скажем, былина о сорока богатырях и заколдованном острове. В ней богатыри, да даже и не богатыри толком, а добры молодцы, только и делают, что друг друга на кусочки рубят. Такого не бывает!
«Бывает!» — хотел было пискнуть Иван, но сообразил, что нарушать напряженный полет мысли старого бояна невежливо, и промолчал.
— Вот если былину переделать так, чтобы они друг друга не убивали, а понарошку дрались, — продолжал Лапкин, — чтоб булавы у них были соломенные, а кровь — из сиропа клюквенного, тогда петь можно. Есть у вас на севере клюква?
— Есть, — пролепетал Куланьяннен.
— Вот и переделайте. У вас большое будущее, боян. Вы вполне сможете петь колыбельные песенки для детишек малых.
— А если я для взрослых петь хочу? — обреченно поинтересовался северянин.
Все иронически заулыбались. Боян-ткачев сын приподнялся и разъяснил:
— Поймите, Куланьяннен, эти экологические ниши у нас давно заняты. Остались места лишь для бояна-колыбельщика, бояна-хитрого мужичка и бояна-гитариста. Гитариста — это чтобы показать нашу прогрессивность. На гишпанском инструменте, гитаре, играешь? Нет? Вот так-то. Что там у него с другими былинами?
— Ну, парочку мелких можно вставить в очередной концерт «Версты былинные», — снисходительно сказал Лапкин. — Есть еще одна большая, но какая-то больно запутанная. Можно, правда, ее до ума довести. Надо в начале петь последний куплет, потом второй, затем десятый и сорок третий. Остальные выкинуть, а двадцать шестой петь в виде припева.
— Дело говоришь, Лапкин, — поддержал его боян-ткачев сын. — Кого еще прослушали?
— Бояна Бурчалкина с юга, — нахмурился Лапкин. — Только сам он не приехал, а прислал на бересте текст былины срамной. «Бабушка и Василек» называется.