– А воздух здесь хорош, – немного освоившись в новой для себя обстановке, заметил толстяк. – Не то, что в Лондоне.
– Разумеется, – сухо и без видимой охоты поддержал беседу его спутник. – Дым из Бансфилда сюда не долетает. Но Лондон и без того достаточно загазован. Если вам так нравится здешний воздух, – добавил он, заметив, что толстяк извлек из кармана пальто сигару, – вы могли бы воздержаться от курения. У меня слабые легкие, и я с трудом переношу табачный дым.
Толстяк покосился на него с явным неодобрением, словно не мог понять, зачем на свете позволено жить вот таким типам со слабыми легкими, которые и сами не могут в полной мере наслаждаться жизнью, и другим мешают. Он немного помедлил, но все-таки убрал сигару с глаз долой и с недовольным видом откинулся на спинку сиденья. Он не терпел, чтобы разные умники указывали ему, как себя вести. Однако сейчас он предпочел держать язык за зубами, пока не выучит правила игры в полном объеме. Ему здорово повезло с этой новой работой; по правде говоря, за три года, прошедшие с того проклятого дня, когда он в одночасье лишился своей семьи, тучи над ним впервые разошлись и блеснул тонкий лучик надежды. Может быть, все наладится, а сказать пару ласковых словечек сухопарому он еще успеет. Сначала надо осмотреться и понять, какое место в новой для него системе занимает он сам, а какое – этот тип со своим портфелем, манерами сушеной воблы и слабыми легкими...
Остаток недолгого пути они проделали в молчании. Вскоре "роллс-ройс" вкатился во двор большого, стоящего на вершине голого холма особняка, миновав распахнутые настежь кованые узорчатые ворота в высоком каменном заборе. Обогнув огромную круглую клумбу перед широким, с колоннами, каменным крыльцом, машина остановилась, и шофер распахнул перед пассажирами заднюю дверь.
На крыльце возник дворецкий, одетый, как министр иностранных дел перед официальным приемом, и величественный, как наследник престола. Он проводил гостей в просторную и светлую гостиную на втором этаже, меблированную раззолоченным антиквариатом. Обстановку дополняли бронзовые скульптуры, тяжелые парчовые драпировки, картины и зеркала в тяжелых роскошных рамах. Из огромных, от пола до потолка, окон с частым переплетом открывался вид на унылые, расчерченные темными полосками живых изгородей, слегка всхолмленные поля, рассеченные надвое черной извилистой лентой дороги, по которой они только что приехали. Этот пейзаж в сочетании с царившей в доме мертвой тишиной и викторианской обстановкой навевал на толстяка такую скуку, что, несмотря на владевшее им волнение, он вдруг с удивлением понял, что испытывает настоятельную потребность зевнуть.