Наконец Олег скомандовал:
— Подъем.
Все поднялись. Кроме Мишки. Он только потянулся.
— Гельман... — сдержанно сказал Олег.
— А, успеется, — зевнул Мишка. — Пока Шурка со своими пуговицами справится, полчаса пройдет.
Шурка всегда после купанья одевался дольше всех. Особенно много возни было у него с бумазейным лифчиком, к которому прицеплялись резинки для чулок. Застегивался лифчик на спине, и Шурка сопел, закидывая назад руки и пытаясь дотянуться до пуговиц. Иногда ему помогали, но Олег не одобрял этого. Говорил, что Ревскому надо приучаться жить без нянек. А Мишка добавлял, что пора уже расстаться с детсадовской сбруей. Толику эти дразнилки не нравились. Когда были помладше, все такую сбрую носили, чего смеяться-то? Шурка не виноват, что дома его до сих пор считают за маленького.
Толик подошел к Шурке сзади.
— Давай застегну.
Пуговицы были большие и твердые, костяные. Толик поморщился от болезненной догадки:
— Ой, Шурка, они же тебе спину под рюкзаком давят!
— Да ничего... — сказал терпеливый Шурка и вздохнул.
— Как ничего? Ну-ка, покажи... — Толик задрал на Шурке майку. На острых позвонках кожа была натерта до кровяных точек. Между лопатками — ссадина. Когда купались, никто этого не заметил, а вблизи сразу видно.
— Сними ты эту лишнюю амуницию, — жалостливо сказал Толик. — Зачем ты в ней жаришься?
— Я сниму. Я просто не догадался.
Толик повернулся к Наклонову:
— Олег, давай Шуркины вещи раскидаем по всем рюкзакам. Он спину натер.
— Отставить, — возразил Олег. — Он клятву давал не стонать. Он сам свой рюкзак собирал, пусть несет.
— Не сам он, ему дома натолкали...
— Будет в другой раз умнее. Научится маме доказывать.
— У него же камень еще! — вспомнил Толик.
— Да ничего, я донесу, — с храброй покорностью сказал Шурка. — Теперь легче.
Ботинки он надел на босу ногу, и от этого они стали казаться еще больше и тяжелее. И чаще цеплялись за траву и корни.
Путь вел теперь через вырубку, потом через поле с овсом и через лесок, за которым лежал учебный аэродром. А от него шла к городу дорога — прямая и потому не длинная.
Но до аэродрома еще надо было дошагать. Жарко стало, донимали оводы. И в каждой жилке гудела усталость. Будто и не отдыхали недавно, и не купались. Наконец вошли в лесок, в тень.
Тропинка привела к заросшему оврагу, через него был перекинут ствол ели — голый и скользкий. Ствол ощетинивался метровыми сучьями (тоже голыми). Сучья только и выручали при переправе. Но Шурку они не спасли. Когда ботинки сорвались, ухватиться за сук "этот бестолковый Ревский" не успел.
Люся, которая шла за Шуркой и несла под мышкой Пальму, тонко завопила.