– Смотри, – молвил Келе восхищенно, – вот он, наш сынок…
Чаха улыбнулась. Радость согревала ее, наполняла душу до краев.
– Спасибо тебе, Чаха, – говорил Келе. – Моя прекрасная итуген! Кто еще может похвалиться таким сыном?
– Дай мне его, – попросила Чаха. Неожиданно радость померкла. Смутная догадка мелькнула в ее уме – мелькнула лишь затем, чтобы мгновенно превратиться в уверенность. – Ты хочешь забрать его?
Келе посмотрел на нее испуганно.
– Но я должен… – сказал он. – Разве я не говорил, что мы не сможем жить среди моего народа?
– Да, но…
– Наш сын принадлежит к моему народу, не к твоему… Разве ты не видишь?
– Вижу. – Чаха заплакала.
Келе, искренне огорченный, сел рядом. На бессильно откинутую руку жены положил младенца. Тот был голенький. Странно – никому в этом мире не было холодно, хотя краем сознания Чаха знала, что вокруг по-прежнему завывает пурга.
Тонкие пальцы Келе нежно перебирали волосы Чахи.
– Мы расстаемся не навеки, моя Чаха, – говорил он. – Ты будешь шаманкой. Ты нужна своему народу! Наш сын будет знать о тебе. Я расскажу ему. Я всем расскажу!
– О чем?
– О тебе! О том, как ты прекрасна, как ты мудра, как ты отзывчива и ласкова…
– Ребенку нужна мать, – слабо запротестовала Чаха. – Как бы ты ни любил его, Келе, без меня он погибнет!
– Моя сестра недавно родила дочь, – сказал Келе. – Она выкормит и нашего малыша. Помни о нем, Чаха, как помнишь обо мне. Его имя – Хурсай. Теперь иди… Иди…
Он поднял ребенка. Малыш смешно взбрыкнул ножками, сморщил личико и заревел. Келе с нежностью посмотрел на него.
– Кричи, сын, кричи! Пусть во всех трех мирах слышат: Чаха родила для Келе сына!
– А-а-а! – надрывался ребенок.
– Прощай, Чаха, – сказал Келе. – Прости меня.
Он повернулся и исчез. Там, где только что стоял аями с малышом на руках, вился белый столбик снега.
***
– Хурсай, – повторила Чаха. – Какой ты стал большой, красивый…
Мальчик победно улыбнулся.
– Разве мой отец не говорил тебе, что будет хорошо заботиться обо мне?
– Говорил… – Чаха вдруг поняла, что боится задать вопрос, который так и вертится у нее на кончике языка.
А мальчишка – лукавый разбойник! – точно проник в самые тайные мысли своей никогда прежде не виданной матери:
– Что же ты не спросишь меня о моем отце? Вы расстались давным-давно… Почему тебе не любопытно, что с ним сталось? Неужели ты не хочешь узнать, почему он столько времени не давал о себе знать?
– Слишком много вопросов, – сердито ответила Чаха. За притворным негодованием она прятала смущение и сама понимала: слишком неискусной была ее маскировка. – Я угощу тебя молоком, разбойник, и свежими лепешками. А ты расскажешь мне… все-все… И о своих проделках, и о том, как ты рос, и о тех, кого ты любил, и… о своем отце.