Записки мудрой стервы (Николаева) - страница 88

Ваша демонстрация предельного страха за его драгоценное здоровье для него – как бальзам на рану. Но тут есть опасность того, что вы позволите ему заиграться, и он станет злоупотреблять вашим желанием успокоить и поддержать его. Такой сценарий я переживала с отцом своего ребенка достаточно долго. Нет, я не хочу злословить о человеке, у которого действительно очень плохое здоровье и множество незалеченных хронических болячек. Но когда в период моей одержимости Яшей я рассказывала своим друзьям о том, что все его срывы, комплексы и дрянное отношение ко мне проистекают из моральной изношенности в борьбе с болезнями, мои друзья цинично усмехались, за что я готова была их убить, и говорили – так какого врача вам посоветовать, к какому знаменитому специалисту вас записать в очередь? Или он думает выздороветь от того, что пилит и обвиняет во всем тебя? Я возражала – просто он действительно болен… так, что ему никакой врач не поможет. Все мои ребята острили, что я напрасно заранее хороню своего возлюбленного – он, дескать, и меня переживет. Дай Бог, конечно, – но живет же пока. Хотя умереть после моего ухода обещал однозначно.

Здесь есть и такая проблема, как крен в другую сторону. Пока одни мужчины тщетно пытаются подвигнуть свою жену посидеть рядом с ним пять минут на диване, встревоженно измеряя температуру и гладя по голове, другие ежедневно танцуют балет под рабочим названием «Умирающий лебедь». Между прочим, это очень удобная в некотором плане для мужчины позиция. У моей знакомой есть муж, который не может участвовать в перевозке купленного только что холодильника, потому что ему нельзя поднимать тяжести; он не может врезать в дверь замок, потому что в юности резал себе вены от несчастной любви и теперь у него плохо действует кисть правой руки; он не может в мороз вынести на балкон белье, чтобы жена, распарившаяся во время стирки, не выбегала на холод, – потому что у него хронический бронхит; он не может вдеть нитку в иголку, когда жена поранила руку, потому что у него плохое зрение; и уж точно обрывает супругу, когда та, всхлипывая, рассказывает о том, как ни за что ни про что нахамили ей в очереди и изругали последними словами, хотя она ни в чем не виновата, – потому что у него слабое сердце, и ему может от волнения стать плохо. Этот персонаж, муж моей приятельницы… впрочем, к этому наша компания привыкла настолько, что когда звонит Светка и говорит, что надо тащить в перетяжку диван, мой муж, а одновременно мужья еще пары-тройки девчонок из нашей старой компании пишут в своих ежедневниках на ближайший день «Света, помощь». Подозреваю, что этот диван ее муж мог перенести в машину, попросив помочь водителя и на пять минут пригласив соседа… но Светка привыкла к тому, что такие оказии в ее доме проживаются очень болезненно, и вообще любая мужская работа в доме является синонимом вселенской катастрофы, потому что нужно снова просить, заискивать, готовиться к возможному раздражению в ответ. Надежды на то, что должен же человек осознать, что мужей подруг раздражает его беспомощность (точнее, образ немощного и слабого, очень выгодно нацепленный им в семейной жизни), я уже давно не питаю. Он привык к такому положению вещей. Оно его целиком устраивает, и я даже не знаю, есть ли смысл говорить с подругой о том, что ей пора сменить тактику поведения. Ведь на ее плечи в этой семье переложена далеко не только обязанность организовывать подобного рода мероприятия. Думаю, вы понимаете, что в их доме давным-давно всем стало ясно, что домашняя работа сведет ее мужа в могилу, потому постельный режим с газетой у телевизора на диване во время его пребывания в пределах квартиры – единственно для него возможный. Свету это все страшно измучило, но она пока не решается перейти к тихим бессловесным контрмерам в ответ. К примеру, поехать одной в отпуск. Она ведь никогда этого не делала. Поехать и отдохнуть от этого вечного мужского нытья. Вынудить его рискнуть кожей рук, потому что придется же ему хоть когда-нибудь помыть посуду, ведь на месяц чистой посуды в доме не хватит. Кроме того, она не представляет, как это можно оставить мужа без ужина. Она завидует мне, когда я еще могу позволить себе посидеть в больничном сквере с беременной подругой, а она уже вынуждена бежать домой. Потому что я могу объяснить мужу технологию дальнейшего обращения с отваренным в кастрюльке рисом и приготовленным к обжарке луком, успокоив его тем, что займет эта адская кухня всего десять минут. Светкин же супруг в ответ на такое дикое, по его мнению, предложение, просто взвоет в прямом смысле слова и посчитает себя жертвой заговора садисток, взявших в оборот его жену. Между тем я уверена, что ей нужно просто пережить это вытье несколько раз подряд, настояв на своем, – но ни в коем случае не дать мужу понять, что она взялась его воспитывать. Ведь, поясняю, я отнюдь не считаю, что ей нужно менять этого своего жуткого человека на какого-то другого. Она ведь любит его и нуждается в нем, хотя очень страдает оттого, что семейная жизнь превратилась в неподъемный конвейер.