– Помню, как же, – ответил старый эльф. – Видимо, это был старейший идол Ящера. И мандречь с тех пор изменилась, но не настолько, чтобы я не смог прочесть. Первое имя, вырезанное на каменном столбе, звучало двояко: «Тот, кто порожден Хаосом» или «Тот, кто порождает Хаос». В мандречи ведь пассивный или активный залог можно определить только по глагольному окончанию в конце фразы. А каково будет значение двух слов, вырванных из всех грамматических конструкций? Со вторым именем было проще. «Защитник Навы». Нави, то есть.
Шенвэль покачал головой:
– Навь и Нава – это две большие разницы. Ты не уничтожил это капище?
– Ты и сейчас просто спросил? – с интересом осведомился Лакгаэр. – Или ты все-таки знаешь?
– На этот раз – знаю, – усмехнулся Шенвэль. – Но что же было дальше?
Старый эльф с интересом посмотрел на него и продолжал:
– Я ударил идола топором. Нижнее слово, которое, по твоему утверждению, означает вовсе не силы Тьмы, скололось. Больше я ничего не успел сделать. Я слишком долго добирался до места и слишком задержался, ненависть ослепила меня. В полночь дух бога сошел в своего идола.
– Ты говоришь, что тебя коснулся мертвой силой сам Ящер? – переспросил потрясенный Шенвэль.
– Ящер не только коснулся меня, – сообщил Лакгаэр. – Бог отобрал у меня секиру, схватил меня за ногу и хотел убить, но я заговорил с ним. И он мне ответил.
Шенвэль слушал его, затаив дыхание. Боги людей редко разговаривали даже со своими подопечными. А до эльфов, насколько было известно Шенвэлю, вообще никогда не снисходили.
– И тогда я понял, что ошибался, – рассказывал Лакгаэр. – Смысл бунта был не только в зависти расы, недолговечной, как мотыльки, к расе мудрой и древней, как я считал. Мы отказались вернуться в Валинор после падения Мелькора.
Шенвэль налил себе и Лакгаэру еще вина. Старый эльф благосклонно кивнул.
– Ты знаешь, я иногда думаю – что было бы, если бы Селебримор не раскусил Саурона и создал те кольца? – сказал Лакгаэр, берясь за бокал. Шенвэль был давно знаком с главой Нолдокора и знал, что старый эльф любит делать такие лирические отступления. Но торопиться им было некуда.
Шенвэль пожал плечами.
– Кольца принесли бы нам много несчастий, – продолжал Лакгаэр. – Но Аулэ остался бы жив. После Дня Наказания за Слепоту Разума, когда погиб Аулэ, исчезли все достижения научной мысли, лишь в летописях темных эльфов остались описания тех удивительных машин... Свет, горящий в домах сам по себе, – разве это не прекрасно?
Шенвэль сделал большой глоток и поставил бокал на стол.
– Читал я те летописи, – сказал он. – Один мой знакомый даже пытался создать по описанию прототип механической повозки, ездившей на масле. Да, на улицах не было бы лошадиного навоза, но воняло бы еще хуже. Да и свет горел в домах не сам по себе. Ты никогда не слышал о месте, которое серые эльфы называют Ильмост, а темные – Квалмэнэн?