Марфор почувствовал, как горячие тиски стиснули его запястье – Ульрик схватил его за руку. А эльф даже не заметил, что складывает пальцы для удара. Ваниэль была сильной волшебницей, но Марфор обрушил бы на нее не только свою Чи, но и всю магическую мощь своего Синергиста, и исход был бы печален – на дороге появилась бы глубокая яма с черными, жирными краями. Дружинник тоже остановился. Пламя факела заплясало – то ли от налетевшего с реки ветра, то ли у воина при одной мысли о том, что ему придется присутствовать при схватке магов, задрожали руки. По лицу дружинника ясно читалось, что если бы он не опасался засевших в кустах Чистильщиков, то только бы эльфы его и видели.
– Пока кое-кто не промыл этому эльфу мозги, – очень холодно сказал Ульрик. – И не заставил его работать бесплатно, о, извини, за идею – за «индивидуальный террор»!
– Да пошли вы! – мокрым от слез голосом крикнула Ваниэль и убежала вперед.
– Спасибо, Ульрик, – сказал Марфор. Он уже не чувствовал кисти. – Будь добр, отпусти меня...
Ульрик разжал руку. Марфор принялся массировать запястье.
– Ты зря так о нем думаешь, – сказал однорукий столяр хмуро. – Ревность застилает тебе глаза. Ну сам прикинь, Марфор. Ведь если бы он этого хотел, ему достаточно было нанять одну мандреченскую ведьму и спуститься в замок за Эрустимом. Одну! А он все это время жил здесь, ждал, и надеялся, что дракон не придет, и он всю жизнь проведет вот так – моим помощником...
– Наверно, ты прав, – сказал Марфор.
Эльфы двинулись дальше. Дружинник пробормотал себе под нос что-то неразборчивое, но весьма энергичное и последовал за ними. Когда до ладьи оставалось шагов десять, Марфор задумчиво усмехнулся и сказал:
– Знаешь, Ульрик, есть вещи, которые можно делать и которые делать нельзя. И некоторые эльфы от рождения чувствуют, чего делать нельзя, а некоторые – нет. Вот ты понимаешь, а я не понимал, например. И Лайтонд, судя по всему, тоже не чувствует этого... И раньше или позже боги посылают таким, как мы с Лайтондом, что-то... какое-то событие, какой-то знак. Обычно это очень большая боль. И тогда...
– Если ты про эту мандреченскую ведьму, то я уже понял, – сказал Ульрик мрачно. – Но боль – болью, главное, остался бы он в живых!
Марфор пожал плечами:
– А это только от него теперь зависит.
– Марфор! – закричал Лакгаэр с ладьи. – Ульрик! Ну что такое, вечно вы последние! Сколько можно ждать! Или вы хотите остаться?
До мостков, около которых уже остались только воины князя Ивана с факелами, было рукой подать. Эльфы чуть ускорили шаг. Сопровождавший их воин покосился на черные кусты, спускавшиеся к самой воде.