Совмещение образов акулы юриста и ранимого мужа привело меня в замешательство. Только это могло послужить причиной того, что я, сама того не ожидая, задала вопрос, который крутился у меня в голове:
– Объясни мне, почему ты хочешь, чтобы Никки взяли в Лигу, если ты не очень-то жалуешь светских женщин и уж точно плевать хотел на пристойное поведение?
Секунду он смотрел на меня.
– Просто потому, – растерянно проворчал он.
– Так почему же? – нетерпеливо спросила я. Он взвыл:
– Будь все проклято! Да потому, что я пообещал себе, когда женился, что дам ей все, чего у нее никогда не было. Большой дом. Много одежды. Дорогие украшения.
– Ты сделал это.
– Да, я знаю. – Он замялся и с тоской поднял глаза к потолку. – Но я не смог дать ей друзей.
Да уж, это точно был не тот ответ, которого я ожидала.
– Ты думаешь, их тоже можно купить? – недоверчиво спросила я.
Ему это не понравилось, но он не сдавался:
– Я хочу, чтобы Никки вписалась в общество. Но ей всегда кажется, что она недостаточно хороша. И я схожу с ума, потому что это неправда! Она самый чудный человек, которого мне доводилось видеть. Черт возьми, она моя жена, не так ли?
Пару секунд он улыбался и кивал головой, но потом снова собрался с мыслями. К этому моменту его ранимость исчезла, и на смену ей пришла решимость.
– Я знаю, что если только ей удастся попасть в ваше дурацкое общество светских дам, они мгновенно влюбятся в нее. Они будут в очередь выстраиваться, чтобы подружиться с ней. Возможно, это ей наконец докажет, что она не хуже других. И если единственный способ заставить людей встретиться с ней – это заключить с тобой сделку, чтобы ты провела ее в Лигу, пусть так и будет.
Я отшатнулась. Одновременно я почувствовала:
а) обиду за то, что меня и моих подруг назвали «дурацким обществом светских дам»;
б) досаду оттого, что соглашение, которое я с ним заключила, выглядит так... грубо, если называть все своими именами;
в) неожиданное волнение при мысли о том, на что он готов пойти, чтобы сделать свою жену счастливой.
Не будучи в восторге ни от одного из этих чувств, я подобрала подол юбки и побежала (слишком быстро) по лестнице в спальню Никки.
Я обнаружила ее стоящей посреди моря тафты, разных леопардовых тряпок, перьев и бог знает чего еще. Среди этого яркого барахла не было ни единой «сдержанной» вещи.
– Никки, что случилось?
Она обернулась ко мне. Макияж ее поплыл.
– Они возненавидят меня, так же как Кэнди и Мисти, Оливия и все остальные!
Думаю, именно в этот момент я и поняла, что мне не все равно. Я не позволяла этой мысли просочиться сквозь мою обычную сдержанность, потому что на самом деле не хотела испытывать по отношению к ней ничего помимо чувства долга. Но это случилось. Она выглядела такой обиженной и испуганной – такой, как во время школьного ленча, когда я не стала ее защищать.