Магистров женского рода в природе нет, не было и не будет.
Она ждет его решения молча. Добрый знак. Дисциплина – это всегда хорошо.
Допустим, что одна такая появится. Какой поднимется шум! Каким славным подвигом это станет!
– Как твое имя, дитя?
Ее глаза гневно сверкают при этом слове, которое он произнес намеренно, но голос остается ровным и вежливым.
– Камала, сударь.
– А если я откажу тебе, Камала? – столь же спокойно и учтиво произносит он. – Если скажу, что поклялся никогда больше не брать учеников – и это чистая правда; что есть причины, по которым ни одной женщине так и не удалось овладеть магией; что мне эти причины известны, что тебя они касаются точно так же, как и других, и что я не намерен тратить на тебя время, – если я скажу тебе все это и закрою перед тобой дверь, что тогда?
– Тогда я поселюсь у вашей двери. И буду служить вам чем только могу, пока вы не передумаете. Буду платить за обучение, как и пристало ученику. Рубить дрова, пропалывать огород, носить воду из ручья – все одними руками, без всякого колдовства, хотя кое-что мне и доступно, пока вы не научите меня, как пользоваться Силой, не умирая. Вы каждый день будете видеть, как я работаю на вас, сознавать в глубине души, что я не сдамся, – и когда-нибудь дадите мне это знание.
Алмазный взор блещет упорством и вызовом.
Он медленно выпрямляется во весь свой рост, намного превышая ее, и поворачивается спиной. Ни шагов ему вслед, ни возражений. Хорошо. Он находит среди своих инструментов тяжелый топор, только крупному мужчине под силу, и возвращается к порогу. Она ждет по-прежнему молча – его это радует.
Он бросает топор ей под ноги и говорит:
– Поленница у задней стены.
Потом закрывает дверь, поскольку ее нога больше этому не препятствует, и садится за стол. Прибавляет огня в своей лампе, разворачивает очередной шантонийский свиток, прижимает края речными камнями.
Читать он начинает, только услышав, как она рубит дрова.
Дворец короля Дантена, построенный из древнего камня, внутри был увешан гобеленами – некогда, должно быть, яркими и нарядными, но давно поблекшими от времени и от солнца. Они либо имели немалую историческую ценность, либо его величество питал к ним сентиментальную слабость – для чего же иначе оставлять на стенах весь этот ужас?
Коливар остановился перед одним, изображавшим батальную сцену. Рамирус не возражал. На огромном ковре умещались сотни солдат. Знамена обеих армий выцвели, как и все остальное, но узнать их было легко.
– Битва при Колдорре, – произнес Коливар.
– Ваши ее, кажется, проиграли? Коливар на это не клюнул.