Проснувшись, Имнея поняла, что ее ждет Смерть. Имнея уже некоторое время чувствовала ее присутствие. В сквозняках, гулявших по дому, в тенях, не желавших перемещаться вместе со светом. В холоде, охватившем ее тело, когда она врачевала дочку Хардингов, и в дрожи, сотрясавшей ее еще долго после этого.
Зеркало, с другой стороны, почти ничего не показывало. Ведьмы старятся и умирают не так, как обычные люди. Они – словно печь, куда запихнули весь зимний запас дров сразу. Пламя полыхает ярче некуда, но и гаснет быстро, задушенное собственным пеплом и золой.
Как давно началось ее умирание? В юности, когда она открыла, что способна творить маленькие чудеса, или позже? Что заставило Смерть впервые обратить на нее внимание? Огненный танец, который она в бессознательном детском восторге отплясывала на подоконнике? Ох и доставалось ей за это от матери… Или осознание собственной духовной силы, которую мистики называют атрой, и подчинение этой силы себе? Когда был подписан их договор и что привело Смерть к решению расторгнуть его? Исцеление сына Аткинов? Дождь, который Имнея вызвала в засуху девяносто второго года? Очищение Дирума от гангрены, спасшее ему ногу?
Тридцатипятилетняя Имнея на вид казалась сорокапятилетней, а чувствовала себя так, будто ей все восемьдесят.
«Скоро, – прошелестела Смерть, словно падающие снежники. – Скоро».
Она со вздохом добавила в кухонную печь еще дров, попыталась разворошить гаснущие угли. Больше года она не пользовалась атрой, надеясь восстановить этим хоть часть своих жизненных сил. Какой бы внутренний источник ни питал атру, он должен помешать угасанию жизни, если перестать из него черпать. Но даже если и так, сколько сил уже растрачено безвозвратно? Каждый раз, исцеляя ребенка, изгоняя демона, заговаривая чье-то поле от нашествия саранчи, Имнея расходовала часть собственной жизни. Все ведьмы знают, что запас этот не безграничен. Не только тело со временем становится немощным – духовное пламя тоже начинает колебаться, коптит и, в конце концов, потухает.
Но как же это возможно – иметь целительскую силу и не пользоваться ею? Можно ли смотреть, как синеет от удушья дитя, и не вдохнуть в него жизнь, даже если это должно отнять от твоей собственной несколько драгоценных минут?
Поначалу эти минуты казались ей сущим пустяком. Что могут знать молодые о времени, особенно когда Сила распирает их изнутри, требуя выхода? А когда ты начинаешь понимать, что минуты складываются в часы, часы в дни, а дни в годы, Смерть уже стучится к тебе.
«Довольно, – пообещала себе Имнея год назад. – Не стану колдовать больше. Даже если мне отпущено совсем мало времени, я оставлю его для себя». Она дала односельчанам знать, что не может больше лечить их. Если они возненавидят ее за это, так тому и быть. Ненависть – плохая награда за долгие годы служения, но Имнею бы это не удивило. Люди становятся поразительно неблагодарными, когда ожидают, что кто-то будет жертвовать собой ради них.
