Добрый малый не почуял подвоха и простодушно ответил, вполне-де знаком, коль скоро с самого дня своего рождения живет на этом свете и, кстати, вполне им доволен.
Нэнси, не такая уж злая в глубине души, видимо, одобряла зарождающиеся взаимоотношения, а меня тревожило поведение Эуриалии.
Держалась она за столом прямо и чопорно, ела мало и с откровенным неудовольствием. Ни искорки в затуманенных глазах, незрячих, даже когда они останавливались на мне.
Скверное блеклое платьице к тому же было ей мало и безжалостно стесняло, искажало очертания тела; казалось, свободно жили в ней только волосы — пышная грива, отбрасывающая красные отсветы при малейшем движении головы.
Когда со стола было убрано, дядя Шарль предложил во что-нибудь сыграть.
К моему изумлению, дамы Кормелон согласились на партию в вист с дядюшкой в качестве четвертого партнера.
Доктор Самбюк осчастливил кузена Филарета согласием на игру в шашки.
Тетя Сильвия умостилась в кресле и заснула. Нэнси внезапно исчезла, к явному разочарованию дяди Диделоо. Я не успел заметить, как рядом со мной вдруг очутилась Эуриалия. Необычное, почти болезненное ощущение пронизало меня, когда Эуриалия коснулась моей шеи холодными и твердыми, словно каменными пальцами. Рука ее медлила — долго, так долго, что все мое существо словно погрузилось в вечное оцепенение.
Чистый хрустальный звон настенных часов возвестил одиннадцать.
Дамы Кормелон, довольные, клохтали — дядюшка Диделоо проиграл четыре су.
— А вы играете гораздо лучше, чем я ожидал, Филарет, — с некоторым сожалением отметил доктор Самбюк.
— Я регулярно сражался в шашки в «Маленьком Маркизе», — оправдывался таксидермист, — только один Пикенбот, сапожник, частенько меня обставлял.
— Надо будет научить вас в шахматы, — объявил Самбюк.
Тетя Сильвия, просыпаясь, зевнула, и во рту у нее блеснуло золотом.
— Жан-Жак… — прошептала Эуриалия.
— Что? — тихо промолвил я, с трудом шевеля губами, потому что рука ее все еще касалась моей шеи и странное онемение не проходило.
— Слушай меня, а сам молчи.
— Хорошо, Эуриалия.
— Когда все остальные умрут, ты женишься на мне…
Мне хотелось повернуться, чтобы увидеть ее, но рука на моей шее стала еще тяжелей и холодней, и я не мог пошевельнуться. Однако прямо передо мной стояло трюмо.
Два неподвижных зеленых огня светились, словно огромные лунные камни сквозь толщу сумрачных вод.