Княжья стража расступилась, пропуская воеводу... И его тут же окружили собственные гридни.
— Серегей, погоди!
Духарев оглянулся и увидел Устаха.
— Поснедаем вместе? — спросил полоцкий воевода.
— Нет возражений, — согласился Духарев. — Только из моего котла.
— Почему же — из твоего? — запротестовал Устах. — Вчера — из твоего, позавчера — тоже...
— Друг мой, у тебя кто нынче куховарит?
— А я почем знаю? — пожал плечами полоцкий варяг. — Кто-то из отроков. Чей черед, тот и куховарит.
— Вот именно. А у меня куховарит не гридень, а повар. Потому что баранина — это тебе не свинья лесная. Баранину приготовить — уметь надо.
— Совсем ты, Серегей, оромеился, — фыркнул Устах. — Прям как Калокир стал. Нам, варягам, — всё снедь, что мясо.
— Поехали, поехали! — засмеялся Духарев. — От хорошей стряпни еще ни один варяг ромеем не стал.
Лагерь русского войска растянулся вдоль дунайского берега едва ли не на поприще. Хотя собственно руссов — варягов, полян-деревлян, нурманов и прочих, присягнувших лично великому князю Святославу или его воеводам, — было не более двадцати тысяч. Еще тысяч десять составляли дружины союзных и подвластных Киеву владык: князь-воеводы Свенельда, князей полоцкого, черниговского и иных, помельче. Еще столько же — из охотников: примученных недавно лесовиков-вятичей, вольнолюбивых новгородцев, тмутороканцев, ясов, касогов, славянских ополченцев, хотя и знавших, с какой стороны браться за копье или как натягивать боевой лук, но вряд ли способных выдержать удар тяжелой конницы или выжить в кровавой степной «карусели».
А вот для двадцати тысяч печенегов — организованных, предводительствуемых большими ханами Гюйче и Кошту, и «приблудных», из мелких ватажек, слетевшихся на запах крови и золота, — степная война была источником хлеба насущного. Еще были восемь тысяч союзных угров дьюлы Такшоня, приведенных его сыном Тотошем... Внушительное войско, ничего не скажешь. Глянешь с седла — конца-края не видно.
Однако по-настоящему опереться великий князь киевский мог едва ли на половину сошедшегося под его знамя воинства. А за копчеными-печенегами и вовсе нужен глаз да глаз...
Солнце уже покатилось к закату, когда к Духареву прискакал гонец от великого князя: снимаемся.
Полторы сотни варягов, дружно ухая, спихнули «Морского коня», духаревский морской драккар «шведской сборки», во взмученную воду Дуная. А еще через несколько минут закачались на мелкой волне остальные корабли духаревской дружины: боевые русские лодьи. Эти были поменьше трофейного драккара, но тоже хороши: две сработаны тмутороканскими корабельщиками, одна — смоленскими, остальные — своими, киевскими. Каждая могла нести полсотни воев в морском походе, а вмещала при необходимости и полторы. Это была не вся духаревская дружина — только отборные гридни, опытные, отменно экипированные и умелые в пешем бою. Таких во всем войске Святослава было не более пяти тысяч. Но им в стратегическом замысле великого князя киевского предназначалась главная роль...