- Что с ней случилось? -Рак.
- Ах, простите.
В радиодинамике что-то щелкнуло, и мы услышали монотонный, безжизненный голос кондуктора: «Амстердам. Центральный вокзал…» Девушка кивнула мне на прощание и закрыла книгу.
- Как вас зовут? - спросил я.
- Джульетта, - ответила она, - Джульетта Вурман.
Я назвал свое имя, и через проход мы пожали друг другу руки.
- Вы не удивитесь, если я попрошу у вас номер телефона? -спросил я.
Она улыбнулась.
- Нет, не удивлюсь.
Она написала на бумажке свое имя и номер телефона и протянула мне. Я взглянул на листок, чтобы убедиться, что смогу разобрать ее почерк, и засунул его поглубже в карман брюк.
- Мы могли бы как-нибудь встретиться, - предложил я. Она кивнула. Поезд подъехал к станции, замедлил ход и остановился. Мы оба поднялись.
- Спасибо, что заговорили со мной. Мне стало легче. Девушка опять улыбнулась и ничего не сказала. В здании вокзала я увидел ее еще раз, мелькнул в толпе ее темный хвостик. Потом она затерялась в толчее.
Позже, уже дома, я стоял у окна и разглядывал листок бумаги. Я был поражен четкостью и аккуратностью ее почерка. Номер телефона. Подобно сотне других номеров, которые я спрашивал за последние восемнадцать месяцев. И в то же время отличающийся ото всех…
Я смотрел вниз, на пустую улицу - уличные фонари, стоящие на одинаковом расстоянии друг от друга, а там, где они заканчиваются, начинается канал. Холодная ночь. Неподвижная. Как будто город лежит под хрустальным колпаком.
Зимой в Амстердаме бывают такие совершенно тихие ночи, что, прогуливаясь, можно услышать шуршание велосипедных шин на соседней улице, или как разговаривают в своей спальне супруги на третьем этаже дома. Эта неподвижная тишина всегда напоминала мне волшебные сказки, которые я читал в детстве.
Джульетта.
Конечно, я знал, что отличало ее от остальных женщин. Хватило бы одного взгляда, чтобы сказать, что она непричастна. У меня не было ни малейших сомнений на тот счет, что она не могла быть одной из трех женщин.
О ее непричастности свидетельствовал цвет ее кожи.
Именно цвет ее кожи.
В середине ноября, вернувшись из бара в половине второго ночи, я обнаружил на автоответчике сообщение от некой Эльзы. Она звонила сказать, что у Изабель ремиссия и что она вернулась домой в Блумендаль. Изабель просила меня навестить ее. Когда через два дня я постучал в дверь ее квартиры, мне открыла Эльза.
- Изабель в гостиной, - сказала она.
Изабель лежала на диване, обложенная со всех сторон подушками и накрытая гватемальским стеганым одеялом. На голове у нее был шелковый тюрбан янтарного цвета, а на пальцах блестели драгоценные камни (единственный блеск, который остается пожилым женщинам, сказала она однажды, с чем я, естественно, не согласился).