- Давай сюда капитана, Костенко, возьми веревку и лезь наверх. Оружие держи наготове. Оттуда спустишь петлю, вытянешь сперва капитана, затем самурая. Я поднимусь последним.
Когда мокрый с головы до ног сержант выбрался в верхний тоннель, Костенко осторожно разрезал на Олешко гимнастерку, а японец сидел на корточках, опершись спиной о стену. Пуля прошла через мякоть плеча навылет и, по мнению Новикова, знавшего толк в подобных делах, кости не задела. Бессознательное состояние раненого объяснялось тем, что, падая, он сильно ударился затылком об острый выступ скалы. Крови из раны вышло немного. Пограничники тщательно перевязали капитана, истратив на это все индивидуальные пакеты. Затем, смущенно оглянувшись на сержанта, Костенко достал из заднего кармана плоскую флягу, открыл Олешко рот, сдавив ему сбоку челюсти своими железными пальцами, и влил туда чуть ли не половину содержимого. Капитан закашлялся, рванулся и застонал.
- Спиртец? - ехидно спросил Новиков.
Костенко кивнул. Избегая укоризненного взгляда товарища, завинтил крышку, сунул флягу в карман. Японец пристально наблюдал за этой процедурой.
- Что смотришь, бандит? - заорал на него зло Костенко, замахнувшись огромным кулаком. Тот отшатнулся и что-то быстро проговорил, ощеряя редкие блестящие зубы.
- Он говорит… ты не смеешь бить… пленного… Говорит, что он офицер и дворянин, а ты простой солдат… - слабым голосом сказал вдруг Олешко.
- Товарищ капитан, очнулись? - обрадовано вскрикнул Новиков.
- Кажется… Где мы? Что это… было? Красный свет…
Сержант кратко рассказал, что произошло внизу.
- Черт… Голова болит… и плечо… Ранен, значит. Это… ничего. Покажите мне… мерзавца. - Олешко, ужасно сморщившись, принял при помощи Костенко сидячее положение. Новиков подтащил диверсанта ближе и направил ему в лицо луч фонаря.
- Нихондзин да ка?[3]
- Со дэс, - с угрюмой покорностью сказал японец. - Эйго мо дэкимас[4].
- Сорэ на… бэнри да[5]. Ребята, вы его обыскали?
- Так точно, товарищ капитан. Вот, пистолет я у него отобрал, нож, сухари, бутылка с чем-то, фонарик. Больше ничего нет.
- Прелестно. Теперь нужно выбираться. Дорога известна?
Новиков и Костенко переглянулись.
- Выберемся как-нибудь, - неуверенно сказал Новиков.
- Внизу никак не пройти?
- Никак, товарищ капитан. Вода кругом. Я последним поднимался, так мне чуть не по шею было. И откуда ей взяться, скажи на милость…
Олешко указал на диверсанта.
- Он знает. Это… его рук дело. Погодите, я с ним поговорю.
Исполнились его “романтические бредни”. Раненый, измученный, сидит он в самом сердце зловещего подземного лабиринта и допрашивает только что пойманного при его участии диверсанта. Олешко внимательно разглядывал обтянутое заросшее лицо японца. Черный рот устало раскрыт, лоб испачкан запекшейся кровью, губы потрескались, а глаза, холодные, жесткие, безжалостные, они прячутся под набрякшими веками, словно боятся выдать страх и ненависть. Лицо врага.