— Добрались, слава Господу! — усевшись в челнок, перекрестился смуглолицый, а отрок незаметно поплевал в воду.
— Никифор! Друже, Никифор, ты ли? Вот те раз! И откуда ж ты здесь? — Хельги от всей души обнял старого друга. — Зачем пожаловал? Иль устал уже от своей глуши? А кто это с тобой, уж не Дивьян ли? Точно — Дивьян! Скажи-ка, как вытянулся — и не узнать. Рад вас видеть обоих, сейчас велю слугам, чтоб накормили…
— Да нам бы…
— Нет, нет, Никифор, не хочу и слушать. О делах потом говорить будешь… Эй, слуга, что там за шум на заднем дворе?
— Смерды привезли дань, господине, хозяйка уже принимает.
— Принимает? Ну, как примет, пусть поднимается сюда, есть тут с кем ей повидаться.
— Не слыхал ли про новгородского гостя Словуна? Обещался первым в Ладоге быть…
— После обо всем, после. Сперва выпьем за встречу!
Хельги потчевал гостей. Никифор, улыбаясь, рассказывал о житье-бытье своего скита, а Дивьян стеснялся и старался забиться подальше в угол.
После ухода Лады-чижи — сестрицы Лады — совсем тяжко ему стало. Одиноко. Скучно, да и соседушка, наволоцкий староста Келагаст, подбирался с наездами — там луг под пастбище заберет, тут — озерко лесное, глянь — уже и часть угодий захапал, дескать, всегда те земли наволоцкому роду принадлежали. А Дивьян что? Один… Тяжко без роду. Однако и в чужом роду плохо — как ни звал, как ни уговаривал Келагаст, а все ж не пошел к нему парень, лучше уж одному жить — да своей усадьбой. Жениться вот только, выбрать кого-нибудь из соседних куневичских девок, они, говорят, работящие. А Лада-чижа, что ж, у нее своя жизнь, и не задержится она надолго в дальней усадьбе покойного старика Конди, ныне принадлежащей Дивьяну. Один, один-одинешенек останется парень, а ушлые соседушки давно уж втянут к земле старого Конди свои длинные загребущие руки. Особенно Келагаст. Пустует, говорит, землица-то! А чего ж ей не пустовать-то, коли некому обрабатывать? Дивьян на сто частей не разорвется. Хорошо хоть помогает еще Лада-чижа. С тяжелым сердцем отпустил ее Дивьян на родную сторонушку, знал — сидит сейчас дева на заимке старого Вячки, дальнего родича. Так, может, и ему, Дивьяну, туда навсегда податься? Нет, с грустью-печалью не совладать потом будет, да и как это — прозябать на чужой стороне, когда собственная земля есть? Вот бы позвать туда кого, да ведь кто пойдет-то к Дивьяну? Скажут — мал еще, едва молоко на губах обсохло, а туда же — в хозяева-однодворцы лезет. Кто он сейчас — малолетний охотник Дишка, ни известности у него, ни авторитета, а вот бы знатным воином — многие б тогда к нему потянулись, и из Келагастовых людей даже.