Как темная молния, карета Агирре промчалась сквозь человеческий муравейник простонародных окраин, распугивая его обитателей, и вкатилась на мостовые солидного торгового района Ронда-Мартос. Здесь все выглядело иначе - красивые дома, большие окна, зеркала, люстры... Галантерейщики и суконщики, выложившие свой товар на лотки, щеголяли расшитыми кафтанами и яркими бантами на подвязках шерстяных чулок. За стенами особняков заключались крупные сделки. Заграничные коммерсанты и местные купцы продавали и покупали португальскую амбру и персидский бальзам, константинопольские духи и марсельские халаты, руанские сукна, картины из Фландрии, аласонские бриллианты... Сделки отмечались в роскошных питейных домах. Агирре знал (об этом все знали), что в некоторых из таких домов процветают тайные игорные заведения, но поделать с ними ничего нельзя было - они казались неистребимыми, как сам азарт. Помимо того, это не входило в прерогативы Святой Инивизиции, а относилось к ведению светских властей.
Дом епископа Альваро Агирре (или Альваро Торквемады Агирре, если угодно) располагался на широкой и тихой улице Мендес в пяти кварталах от Ронда-Мартоса, близ площади Кристо-Долора. Похожий на небольшой замок, окруженный парком и кованой оградой, он стоял поодаль от остальных домов, точно высокомерно чурался их соседства. Любой из счастливых обладателей апартаментов на улице Мендес - будь то знатный дворянин или богатый торговец - старался как можно быстрее и незаметнее проскользнуть мимо угрюмого строения с узкими, напоминающими бойницы окнами. Каждый ощущал себя виноватым, и всех страшило багровое зарево костров, будто наяву грезящееся за каменными башнями.
Карета остановилась, и Агирре шагнул на мостовую под звон далеких церковных колоколов. Навстречу ему двигалась расфранченная пара. Молодой человек в синем камзоле с продольными разрезами, в белоснежной рубашке, со шпагой на украшенной золотой бахромой перевязи, поддерживал под руку девушку в бархатном платье с розеткой из лент и жемчуга на груди. Они увидели Агирре, и Агирре увидел их. Мгновенное замешательство отразилось на лице молодого человека, но переходить на другую сторону улицы было уже поздно - теперь это смотрелось бы как вызывающая демонстрация. Франт стиснул локоть своей дамы и с напускным безразличием отвернулся от черной кареты, мысленно кляня себя за то, что не обратил на неё внимания издали, увлеченный амурной болтовней. Бледное лицо Альваро Агирре осталось невозмутимым. Он привык к тому, как на него реагируют люди... Привык, но не смирился, подспудно отвергая тем самым один из основных догматов веры.