Его вигвам оказался в удивительно приличном состоянии – залезай и живи. После нескольких месяцев ночевок в спальном мешке меховой полог казался немыслимой роскошью – Семен разнежился и проспал несколько лишних часов.
День был в разгаре, но Семен решил не расслабляться, а ехать дальше, в форт. В итоге к знакомому частоколу упряжки прибыли уже в темноте. Массовые мероприятия на «майдане» закончились, народ разбрелся по своим стоянкам и жег костры. От них слышался пьяный гомон и обрывки песен, в том числе русских. Лхойким и Килонг решили заночевать в неандертальском поселке на том берегу. Семен распряг и привязал собак, выдал им корм и двинулся к избе – ее окна светились.
Он постоял немного, вздохнул, зажмурился, потянул на себя дверную ручку и шагнул внутрь дома – Своего Дома.
– У-вай! – Длинноволосое существо метнулось к двери из глубины комнаты и, чуть не сбив его с ног, выскочило наружу. Семен осмотрелся.
Вокруг все было родным и знакомым, вплоть до запаха. Словно он отсутствовал два часа, а не два года.
За столом сидели вождь Черный Бизон, старейшины Медведь и Кижуч. Перед каждым стояла индивидуальная посуда – миска и кружка. В центре располагалось широкое плоское глиняное блюдо с грудой дымящегося мяса. В кружки было налито что-то горячее. Четвертый участник трапезы отсутствовал, хотя и миска, и кружка его находились на месте. Возле миски лежал нож. Когда-то этот нож в кухонных делах использовала Сухая Ветка, а во время еды им орудовал хозяин «усадьбы» – Семхон Длинная Лапа. Да и само это место за столом – рядом с Бизоном, напротив Кижуча, – обычно занимал Семен, когда главные люди лоуринов собирались вместе. Для кого же сейчас все приготовлено? Кто теперь занимает место хозяина?
Что-то болезненно защемило в груди: «Этот дом, это жилье держалось – было вот таким вот – благодаря Сухой Ветке. А ее нет – уже давно. И никогда больше не будет. Почему же все осталось по-старому?! Это даже больнее, обиднее – уж лучше бы „мерзость запустения". Дом словно бы не заметил отсутствия хозяйки…»
Вождь и старейшины смотрели на вошедшего – спокойно, без удивления. Словно он действительно отлучался на пару часов.
– И долго ты так будешь стоять? – поинтересовался Кижуч. – Остынет же!
– Да-да, – пробормотал Семен и начал стаскивать через голову верхнюю меховую рубаху. – Я сейчас, только руки помою…
Он плохо соображал, что делает. Снял парку и повесил ее на колышек, торчащий из бревна возле двери – он сам этот колышек забил когда-то в щель и всегда вешал на него верхнюю одежду. Стянул торбаза и влез в свои «тапочки» – они стояли на обычном месте. Когда-то они тоже были зимней обувью, но потом износились, и их превратили в тапочки, отрезав верх.