– Тогда следует предположить, что на меня поступали жалобы, – сказала я.
Родственники считали меня высокомерной и бесчувственной. И я их не виню.
– Некоторые жаловались.
По выражению его лица можно было видеть, что жалоб было немало. Я не сомневалась, что некоторые люди написали обо всем губернатору.
– Кто переводил вам эти звонки? – спросила я сухо, боясь, что, как только выйду из библиотеки, начну крушить все на своем пути, как разъяренный торнадо.
– Доктор Скарпетта, нет ничего необычного в том, что вы не хотите обсуждать с родственниками некоторые мучительные для вас вопросы... мне это казалось разумным. Большинство звонивших надеялись просто услышать голос врача, поэтому, если меня не было на месте, отвечали Джил или Беннет, – пояснил Филдинг, имея в виду двух моих врачей. – Проблемы возникали в том случае, когда мы были в отъезде, а Дэну или Эми не удавалось уладить все сложности.
Дэн Чонг и Эми Форбс работали у нас посменно практикующими интернами. Их ни в коем случае не следовало и близко подпускать к членам семей покойных.
– Только не это, – простонала я, закрыв глаза и представляя себе кошмарные сцены.
– В основном это случалось после окончания рабочего дня, – сказал он.
– Кто переводил на вас звонки, когда я присутствовала? – повторила я, на этот раз тверже.
Филдинг вздохнул. Он казался хмурым и озабоченным, как никогда.
– Отвечайте, – настаивала я.
– Роза.
Роза застегнула пальто и уже накинула на шею шарф, когда я вошла к ней без нескольких минут шесть. Как обычно, она задерживалась. Иногда мне приходилось заставлять ее уходить домой в конце дня, и если раньше ее преданность производила на меня впечатление и трогала, то сейчас я чувствовала беспокойство.
– Я провожу вас до машины, – предложила я.
– О, не стоит. Я прекрасно дойду одна.
Ее лицо сморщилось, пальцы затеребили лайковые перчатки. Она поняла, что я хочу поговорить с ней на тему, которая ей не понравится, и мне показалось, Роза догадывалась, о чем пойдет разговор. Мы молча пошли по покрытому ковром коридору, почти физически ощущая неловкость.
На душе было тревожно. Я не знала, сердилась ли я или ощущала подавленность. Что еще Роза могла скрывать от меня? – размышляла я. Была ли ее фанатичная преданность выражением собственничества, которое я не распознала? Считала ли она, что я принадлежу только ей?
– Люси, наверное, не звонила? – поинтересовалась я, когда мы вышли в пустой холл, отделанный мрамором.
– Нет, – ответила Роза. – Я несколько раз сама пыталась ей дозвониться.
– Она получила цветы?
– О да.