– Это деревня. Там жили сборщики тростника, очень простые люди. Я думала, там ему будет хорошо.
Возможно, она действительно так думала, но мне приходилось бывать в тех местах. Я видела хижины из цинка и смоленой бумаги среди мангровых болот. Вонючая жижа кишела крабами. По стенам домов бегали ящерицы. Жители ходили за водой с ведрами к общему источнику или собирали дождевую воду в гнилые бочки. Чашками служили консервные банки. В пальмовой роще и между посадками тростника бродили полудикие свиньи и куры. Они питались плодами дикого хлебного дерева, подорожником и корневищами юкки.
Я представила себе одинокую злобную старуху. Несколько раз мальчик убегал от нее, а затем его доставляли обратно.
– Она была плохой женщиной, – сказала миссис Перес, – она делала canita.
Дон Педро объяснил мне, что «каньита» означает «самогон».
Но старуха совершала и более тяжкие проступки. У Тонио, как я поняла из жестов его матери, открылась какая-то форма эпилепсии, и лечение старой тетки состояло в том, что она привязывала мальчика к кровати и, связав ему руки за спиной, колола его булавками. Иногда она прижигала ему ноги головней из очага.
– Когда я узнала об этом, мне захотелось забрать Тонио обратно, – продолжала миссис Перес, – но Рамон не позволил. Он был вором и дружил с плохими людьми. Я боялась его.
Прошло еще шесть лет, прежде чем это тяжкое испытание закончилось. Рамон зарезал одного моряка, и сам был убит полицейскими.
Как я уже могла догадаться, для миссис Перес снова настали нелегкие времена, пока не явился новый спаситель. Теперь им оказался мистер Перес. Он жил в Штатах и собирался туда вернуться. Мистер Перес обещал снять для нее квартиру и даже согласился взять Тонио. Но когда она приехала в Гуайаму за своим сыном, оказалось, что он не хочет уезжать.
В тот ужасный день, одетая в новый костюм, подаренный ей мистером Пересом, в розовых туфлях, розовом платье и с розовой сумочкой, она вышла из автобуса и направилась к хижине старухи. Тонио там не оказалось, а полупьяная старуха отказывалась сообщить, куда он пошел. Когда наконец пятидолларовая бумажка развязала ей язык, выяснилось, что угрозы и побои не внушили Тонио уважения к старшим и в свои двенадцать лет он стал «совсем плохим».
Тут у миссис Перес неожиданно возникли затруднения. Сначала я подумала, что Тонио совершил какое-то ужасное и, быть может, даже непристойное преступление, о котором она не хочет говорить. Дон Педро тоже был озадачен и стал задавать ей разные наводящие вопросы. Наконец на его лице появилась усмешка.