На санитарной машине я подъехал к штабной землянке. У входа, с нетерпением поджидая меня, стояли командир полка и начальник штаба. Я коротко рассказал, как был сбит комиссар. Дерябин побледнел, низко опустил голову. Справляясь с минутной слабостью, поиграл тугими желваками.
– Уж лучше смерть, чем плен, – сказал он глухо и, по-стариковски сгорбившись, шагнул через порог землянки.
В полку тяжело переживали эту потерю. Вечером в столовой все разговоры были только о Круглове. Командир второй эскадрильи Антонов сказал:
– Не дай бог приземлился у них. Окруженные фашисты до того озверели – на допросе душу вырывать будут…
– Да может, еще вернется! – ненатурально бодрым голосом сказал капитан Чернобаев. – На войне каких чудес не бывает. Помните, как над Белгородом Лешку Тараканова сбили? Думали – все, пропал парень. Если не погиб, то попал в лапы к немцам. А он на третий день является, живой и невредимый!
…Утром я не узнал Дерябина: лицо потемнело, глаза ввалились – будто на десяток лет постарел человек. Начальник штаба потом рассказывал, как убивался Иван Федорович по своему боевому другу. Зашел к нему в землянку, а Дерябин ходит из угла в угол, места себе найти не может.
– Что, Иван Федорович, – с беспокойством спросил начальник штаба, – нездоровится?
Дерябин горько вздохнул:
– Понимаешь, Александр Васильевич, всю ночь не спал, кошмары замучили. Вчера весь вечер о нем говорили, и ночью он мне снился. То будто слышу его голос, вроде зовет меня, то знакомое покашливание чудится и даже шаги. Проснусь, взгляну на койку – стоит рядом, у стены, пустая… На стеке сиротливо висит его шинель…
– Прилег бы, Иван Федорович, отдохнул немного. Так же нельзя…
– Да какой тут сон! – махнул рукой Дерябин. – Ведь он, Вася, мне чем дорог был… Сколько мы с ним хватили лиха! Встретились в начале тридцатых на Магнитке, вместе рыли котлован под фундамент доменной печи. По комсомольскому призыву опять вместе пошли в летное училище. Крылом к крылу бились над Хасаном против японцев. В тридцать девятом сражались с самураями в Монголии, на Халхин-Голе. Михаил Иванович Калинин даже ордена нам в один и тот же день вручал! И до чего жизнерадостный, рассудительный был человек, какая умница… Легко мне с ним было, сам видел, Александр Васильевич. Эх, будто чувствовало мое сердце эту беду, так не хотелось мне пускать его в этот раз. Но, видно, судьба у Васи такая. Будем теперь ждать, авось да…
Дерябин снова тяжело вздохнул и в который раз полез в карман за папиросами.