– Теперь-то я понимаю, почему Ферфакс позволил своей жене и дочери сопровождать его. Раньше я считал безумием подвергать такому вот риску своих близких, но насколько хуже было бы жить в разлуке, да еще когда вам грозит опасность.
– Опасность грозит тебе, а не мне, – безмятежно заметила Анна. – Тогда, дома, мы почувствовали, что такое осада, хотя и были за пределами города. Принц полагает, что Оксфорд падет?
– О нет, совсем нет! Все они как раз очень довольны тем, что Ферфакс будет занят осадой города, который никогда ему не сдастся. Нынешний план состоит в том, чтобы оттягивать силы противника на север, нападая на их опорные пункты, пока они не окажутся в ловушке – и тогда мы сможем обрушиться на них в том месте, которое выберем сами. Вот поэтому мы здесь, в Лестере.
– Значит, Лестер должен быть атакован? – задумчиво проговорила Анна. – Бедный Лестер.
Сэм коснулся ее руки.
– Не надо быть такой жалостливой. Это все пустое: Лестер защищен слабо, и они сдадутся, как только принц предложит им это, поэтому никакого кровопролития не будет. Мы хотим всего лишь оттянуть «круглоголовых» от Оксфорда.
Но дело обернулось совсем по-другому. Лестер не повиновался принцу, и в полночь на тридцать первое мая был начат штурм. – Королевская армия с трех сторон ринулась на стены города. Анна наблюдала за военными действиями с безопасного расстояния, но ничего не могла разобрать и очень волновалась за Сэма. Она лишь определила, что по прошествии некоторого времени характер долетавших оттуда звуков изменился. Анна, как и прочие женщины, помогала ухаживать за ранеными, которых сносили в церковь в небольшой деревушке, где они укрывались, и слышала только стоны да резкие покрикивания врача-хирурга, переходившего от одного солдата к другому. Однако понемногу стало доноситься что-то вроде отдаленного прибоя, с шумом накатывающегося на берег, а потом стихающего: радостные крики атакующих, стоны и треск ударов, звуки мушкетной пальбы, а потом приглушенный пронзительный вопль. Женщины, не обращая на все это внимания, молча перевязывали раны, приносили воду и держали руки умирающих… Время от времени Анна поднималась с коленей и подходила взглянуть на Криспиана, но он мирно спал в корзине из камыша в уголке за алтарем. Она посмотрела на сына и подумала о том юноше, руку которого только что перевязывала, – ему было не более пятнадцати лет, и теперь на его руке недоставало трех пальцев, он сидел, привалившись спиной к стене и ошеломленно уставившись в пол. Солдат не помнил, как его ранило. Это было его первое и последнее сражение. Бедный мальчик тоже когда-то беззаботно спал, вроде Криспиана, и за ним вот так же заботливо следили нежные глаза родившей его женщины. Неужели и ее дитя вырастет лишь для того, чтобы быть изувеченным еще в каком-то сражении лет через пятнадцать или чтобы умереть под стенами какого-нибудь города, вдали от родного дома?