– Смотрите, мадам, как бы вам не оттолкнуть меня чересчур далеко. Есть ведь и другие, которые с готовностью примут то, что вы презираете.
– Что ты имеешь в виду, Ричард? – воскликнула она.
И он безжалостно ответил:
– Если ты будешь выталкивать меня из своей постели, я пойду и подыщу себе другую, так что берегись!
И впервые в своей жизни она вышла из себя и в слезах закричала:
– Ну так ищи, на здоровье, ты ведь ничем не лучше дикого зверя!
Вспоминая о стычке теперь, Кэтрин снова расплакалась и даже ругала себя за это, но никак не могла остановиться. Она чувствовала себя такой слабой, всеми покинутой. Ее детство иные сочли бы одиноким, ибо у нее не было ни братьев, ни сестер, ни матери, ни даже друзей-сверстников – вообще никого, кроме отца. Но сколько Кэтрин себя помнила, у нее всегда было ощущение присутствия Иисуса, невидимого, но стоявшего рядом с ней, ее настоящего друга, который понимал ее и направлял на путь истинный, который терпел ее глупость, хотя порой Ему приходилось выговаривать ей за это. И пока рядом находился Он, она никогда не чувствовала себя изолированной. Теперь же Кэтрин более не ощущала Его, а когда она взывала к Нему, голос Его молчал, и она была одна-одинешенька. Может быть, думала Кэтрин, Он не одобрял потерю ею целомудрия? Даже несмотря на то, что она пошла на это во имя благих целей? «Ага, – отвечало ее сознание, – но точно ли для благих целей? А может быть, ей просто нравилась похоть супруга, и она только убедила себя, что, мол, этим лишь поспособствует святому делу?» Слезы вяло скатывались по ее лицу, и она промокала их платком, но остановить никак не могла.
Кэтрин не знала, долго ли просидела в гостиной, когда дверь в дальнем конце осторожно приоткрылась – настолько осторожно, что она ожидала увидеть, как один из детей, Ральф или Эдуард, сейчас заглянет в щель, замышляя какую-нибудь шалость. Но в комнату вошли двое взрослых и сразу же закрыли за собой дверь, поэтому в тусклом свете камина она не могла разглядеть их. Она вскочила, однако, понимая, что ей было бы неприятно, если бы ее застали плачущей, не заговорила, а только вжалась поглубже в тень, надеясь, что они так же быстро удалятся и не заметят ее.
Очень скоро Кэтрин сообразила, что совершила ошибку. Эти двое оказались мужчиной и женщиной, и, судя по негромким шумам, шуршанию, сопению и шепотку, которые доносились до нее, они явились в эту темную комнату отнюдь не с благородными намерениями. Потом она услышала смешок женщины, нежный и негромкий, и столько в нем было удовольствия и волнения… Внезапно Кэтрин бросило в жар от стыда, ярости и отчаяния: стыдно было наблюдать подобный грех, ярость вызывало то, что они смеют творить такое, а отчаяние было вызвано ее одиночеством и нежеланностью, что как бы подчеркивалось их поведением.