– Пиф-паф ой-ой-ой. – Продул воображаемый ствол от воображаемых остатков воображаемого дыма. – Которые в этом году? – спросил брезгливо-сочувственно.
– Двенадцатые, – отозвался сержант. – Наверное, уж последние. Весна, как говорится, идет, весне, как говорится, дорогу.
Капитан прошелся вокруг «Москвича», внимательно вглядываясь то в одну какую-то деталь – открывальную, что ли, кнопочку, то в другую, и констатировал:
– Несчастный случай. Экспертизу, конечно, проведите, но чувствую: толку не будет.
– Чувствует он! – буркнул своему напарнику-водителю сержант, с ночного звонка которого началось для Алины это мутное, это омерзительное утро. – Как будто без чувств не все ясно.
Капитан остановился на полпути, к лимузину: слух у него оказался отменный.
– Был бы ты, Гаврилюк, посообразительнее, я б тебе таких историй понарассказывал, в которых тоже все было ясно. А так смысла нет… – и пошел дальше.
– Как я поняла, вы тут старшин, – заступила Алина ему дорогу.
– А вы, как я понял, вдова, – полуулыбнулся капитан, и Алине показалось, что издевки в его интонации больше, чем сочувствия.
– А я вдова, – подтвердила с вызовом. – Я осознаю, что достойна презрения за… за такого мужа. И все же вы мне, может, объясните, почему меня доставили как преступницу? Почему я не могла приехать на собственном автомобиле?..
Капитан взял в ладони обе Алинины руки и повертел их, не то рассматривая, не то ей же самой демонстрируя тоненькие, хрупкие ее запястья, а потом отпустил и достал из кармана пару никелированных самозатягивающихся американских наручников, эффектно позвенел ими.
– Преступников мы не так доставляем. – Кивнул на невозможные ухабы: – Еще и подвеску побили б: «Ока» – машина нежная.
– Как много вы обо мне знаете! – сказала Алина, – Ладно. Спасибо за заботу.
– Ничего, – снова полуулыбнулся капитан.
– Только вот, если подозрения с меня сняты, как я должна отсюда выбираться?
– Вообще-то, – вздохнул капитан непередаваемо тяжко, – они б вас довезли. – И кивнул на уазики, – Но больно уж вы… – демонстративно скользнул взглядом уверенного в себе бабника по Алининой фигурке, И двинулся приглашающе к пассажирской дверце своего «кадиллака» не «кадиллака».
– Хам, – сухо и коротко хлестнула Алина капитана по щеке, не столько живому импульсу подчинясь, сколько чувствуя себя просто обязанной так сделать, и быстренько застучала каблучками к выходу по межгаражному коридору.
Гаврилюк испытал радость отмщения и с аппетитом наблюдал за дальнейшим развитием событий: капитан прыгнул в черный дредноут и ловко пустил его задним ходом между плотно обступающими гаражами. Особенно эффектно проходил он повороты, где, казалось, и мотоциклу-то не пробраться без ущерба.