На лице Хару отразилось колебание. Она посмотрела в окно. Внизу пожилая монахиня вела по дорожке группку послушниц. Те с хихиканьем носились вокруг старухи, которая выглядела совершенно безучастной к их забавам.
– Я боюсь вам наскучить, – сказала Хару.
– Мне это правда интересно, – заверила ее Рэйко.
Хару закусила губу, потом кивнула и повела рассказ нежным, ностальгическим тоном:
– У моего отца была лавка в Кодзимати, рядом с "Ямасаканой". – Рэйко была известна эта закусочная, одна из лучших в округе. – Он продавал горячую лапшу. Я была единственным ребенком в семье. Мы с матерью помогали отцу готовить и разносить заказы, а жили в каморке позади лавки. Работать приходилось много, денег постоянно не хватало, но мы были счастливы. Мне предстояло выйти замуж и со временем унаследовать лавку. Так было до того, как... – Голос Хару сорвался. – Простите...
– Ничего страшного, – успокоила ее Рэйко.
Смаргивая слезы, девушка продолжила:
– Родители подхватили лихорадку. Ни на врача, ни на лекарства денег не было. Я выхаживала их как могла, однако вскоре они умерли. На следующий день после похорон лавку отнял ростовщик в уплату за отцовские долги. Я осталась без крыши над головой. Я была достаточно взрослой для замужества, да только кто возьмет невесту без приданого? Без родни? Идти не к кому... – Хару душили рыдания. – Мне было так одиноко и страшно. Я не знала, что делать, куда податься...
Жалость захлестнула Рэйко, и она поспешила утешить девушку, как утешала сына:
– Ну-ну, не плачь.
Хару казалась сущим ребенком, когда взывала к ее материнским чувствам и выплескивала обиду на весь мир. От ее горестного рассказа Рэйко сделалось стыдно за свое счастье. В то же время она не могла не порадоваться тому, что девушка доверила ей свою историю.
– Все прошло. Теперь тебя не тронут.
– Неправда! – вырвалось у Хару сквозь слезы. – Когда Черный Лотос приютил меня, я думала, что все мои беды закончились. Я собиралась стать монахиней и поселиться здесь навсегда!..[5] И вот меня забирают от тех, кто мне дорог. Я опять одна!
– Из-за того, что вчера произошло в храме? – спросила Рэйко, решив не говорить о пожаре прямо, чтобы снова не напугать Хару до немоты.
Девушка кивнула.
– Я боюсь, что все подумают, будто я устроила пожар и убила этих людей. Друзья ополчатся на меня, из Черного Лотоса выгонят. Я попаду к полицейским, и тогда... тогда меня сожгут заживо!
Таково было типичное наказание за поджог, вне зависимости от того, погиб кто-нибудь или нет. Даже небольшой пожар мог, разгоревшись, уничтожить целый город и унести тысячи жизней, вроде великого пожара эры Мейрэки тридцатипятилетней давности. Потому-то бакуфу и карало поджигателей так сурово.