Задыхаясь от быстрого хода и ярости, сжимая в руке мушкет, стоял перед посеревшим
мичманом Павел. Он только что вошел через боковую дверь.
В зале стало совершенно тихо. А Наташа вдруг побелела и медленно отступила к очагу.
Внезапное появление Павла, которого она больше не ожидала встретить никогда, потрясло
ее сильнее, чем разыгравшаяся нелепая сцена.
Между тем Рагозин наконец опомнился, ухватил рукоять шпаги, но вытащить не успел.
Грохнули отодвигаемые скамейки, кто-то угрожающе крикнул, за спиной Павла вдруг
поднялся Кусков, зверобои, Афонин. Старались протиснуться и остальные. Лишь князьки и
Нанкок бросились к камину подбирать блестящие осколки.
Увидев, что дело принимало неприятный оборот, гардемарин кинулся в комнату, где
находились товарищи, но те уже вышли на шум, а старший офицер, сразу сообразив, что
произошло что-то скверное, быстро приблизился к мичману и положил руку на эфес его
шпаги.
Немедля на фрегат! сказал он тихо. По совершенно обескровленному его лицу
молнией прошла судорога.Ждать моего возвращения!
Затем он поклонился Баранову и просил продолжать танцы. К нему присоединились
офицеры, возмущенные поступком Рагозина, и даже гардемарин с лекарем. Приятели мичмана
уже успели от него отречься. Замешательство, вызванное неприятным инцидентом, длилось
недолго. За ужином, не виданным в этих местах по разнообразию блюд и доставленных с
корабля напитков, праздничное настроение окончательно взяло верх. Французская водка и
ром развязали языки, расшевелили чувства. Под конец Лука, а за ним и промышленные
помоложе стали откалывать такие «контрадансы», что от топота ног гудели полы. Алеутские
князьки плясали в звериных масках.
Морские офицеры не пожалели, что остались на этом балу.
Было очень рано, хотя Лука давно открыл ставни во всех покоях правителя. Второй день
стояла ясная погода, над лесом вставало солнце, алело круглое церковное окно гордость
корабельщика. Он сам смастерил раму, обрезал стекла, прорубил дыру на восток. Такие
окна видел на побережье Норвегии, куда ходил еще мальчиком, доставляя для неводов
пеньку.
Сиять будет,уговаривал он правителя.Душе радостно. Дозволь, Александр
Андреевич...
Баранов поглядел на мастера и, ничего не ответив, ушел. Но к вечеру прислал втекла,
алмаз и начерченный размер окна.
Ему понравилась выдумка, а больше всего стремление к красоте. Чистое и высокое
облагораживает, рождает желания, помогающие осмысленно жить...
Сейчас он глядел на эти сияющие стекла, не видел их, но светлое, возбужденное
состояние не покидало.