Купленный у бостонца Барбера бриг «Кадьяк» он направлял в Калифорнию. На бриге
уходили Кусков и Круль. помощник правителя должен был подыскать места в бухте Бодего
для возможного поселения. Доктор Круль следовал на Сандвичевы острова. Томеа-Меа снова
прислал приглашение через бостонского корабельщика. Король хотел видеть своих дальних
соседей.
Промеж губою Тринидад и заливом Сан-Франциско обыщешь места,сказал Кускову
правитель, сворачивая самодельную карту.Североамериканские Области уже отправили
свои экспедиции морем и землею на реку Колумбию. Добрые отношения не нарушай. Бостонцы
не должны нашего тронуть. А ты, господин лекарь...поднял он затем утомленные, по-
прежнему ясные глаза на Круля,поблагодари короля за ласку, договорись по сходной цене
насчет сандалового дерева и прочего тамошнего товару. Во всем действуй согласно повелений
царька. Коли полюбимся по доброй воле получим то, чего не добудешь наглостью.
Правитель говорил тихо, с расстановкой. Он очень устал, болели спина и ноги. Две ночи
не спал совсем, много раз передумывал свой проект. Но не прилег отдохнуть и на час, пока
не проверил все до последнего пункта. Даже выгнал из комнаты Серафиму, пытавшуюся
убрать свечу, чтобы Баранов оставил наконец бумаги...
Павел встретил ее по дороге. Женщина шла со стороны казармы, пряча под платком
пустую травяную корзину. Павел нарочно отвернулся и хотел пройти стороной. Он знал, что
домоправительница носила Уналашке моченую бруснику, лепешки, нехитрые лакомства и
скрывала от всех свою заботу о сироте. Но Серафима, не сворачивая, шла ему навстречу.
Платок сполз с головы, светлый широкий лоб обрамляли разделенные пробором волосы,
две морщины пересекали давний шрам. Женщина двигалась напрямик, словно ждала этой
встречи. Большие глаза ее были полуприкрыты, сжаты губы. Издали она казалась девушкой.
После болезни, да и все последнее время, Павел редко видел домоправительницу.
Серафима почти не показывалась в парадных покоях, еду и чай подавала одна из индианок,
живших при кухне, или Лука. Зато когда никого не было дома, сама вытирала пыль в
комнатах Павла и Баранова, скребла и мыла до изнеможения чистые и так, давно отмытые
полы. Словно хотела изнурить себя, забыться в нудной, тяжелой работе.
Домой, Серафима? спросил Павел, когда женщина подошла совсем близко.
Он задал этот вопрос, чтобы скрыть смущение, невольно появившееся при виде
странного, какого-то отчужденного облика Серафимы. Такой он еще ее не видел.
Да,тихо ответила женщина и, вздрогнув, остановилась.
Лицо ее неожиданно вспыхнуло, стало молодым и робким. Сейчас она ничем не
напоминала грубоватую и резкую управительницу Большого дома.