В крепости стало совсем тихо. Осенняя непогодь загнала всех колонистов в избы и бараки,
большая часть зверобоев еще не возвращалась с промыслов. Бой котов был на редкость
удачным тысячи шкур уже доставили алеуты с новооткрытых лежбищ. На рейде не виднелось
ни одного судна. Форт словно вымер, лишь по-прежнему в пустой церкви звонил колокол
Ананий продолжал упорствовать. Да еще бренчало железо в литейне.
Нелепая смерть Гедеона взволновала Павла, но еще больше удручала его после этого
случая заметная отчужденность правителя. Тем более теперь, когда сомнения кончились и
он по-настоящему обрел отца... Несколько раз Павел хотел подойти к Баранову, рассказать
о встрече с Лещинским, высказать все, что накопилось за эти годы, но мешали врожденное
чувство застенчивости и сохранившаяся еще с детства привычка не соваться к правителю,
когда тот чем-нибудь озабочен.
Все же Павел повеселел, целые дни проводил у печи и горна, плавил новую руду,
постепенно успокаиваясь и, как всегда, увлекаясь работой. Он знал, что пройдет некоторое
время, и Баранов позовет его сам, и тогда он ему обо всем расскажет. Расскажет и о Наташе,
без которой теперь он не мог быть до конца счастливым... Он понял это тогда, на озере,
когда, уверенный и словно возмужалый, ушел в последний раз от Лещинского... Он и
Наташа просидели на берегу весь вечер... Незаметно для самого себя Павел начинал мечтать
вслух и до поздней ночи не уходил из литейни.
Серафима приносила ему рыбу, молча жарила на углях, грубовато подсовывала
сковородку, так же молча уходила и долго стояла в темноте, прислонившись в углу сарая,
задыхающаяся от невысказанного. Дождь бил в лицо, мокли платок и волосы, но она ничего
не замечала. Она любила горячо и сильно и так же безнадежно, как была безнадежна вся ее
жизнь.
Выслушав распоряжение правителя, Лещинский в тот же вечер навестил гарпунщика,
разыскал Попова. Решили собраться через два дня и приступить к действиям. Завтра начнут
прибывать первые байдары с промышленными, наступало самое подходящее время.
Лодки разгружались день и ночь, смолистые факелы отгоняли темноту. Шел дождь,
было холодно и сыро, промышленные спешили поскорее снести добытые шкуры в сушильни,
поставленные возле лабазов. Только к обеду условленного дня звероловы покинули берег,
разбрелись по домам. У перевернутых байдар алеуты разложили костры. Форт затих.
Теперь можно идти,негромко сказал Лещинский, приближаясь к Наплавкову,
обкидавшему его знака у одной из крайних лодок.Никого нет.
Гарпунщик вытер ветошкой руки, подтянул пояс и, словно давно собрался шабашить,
медленно заковылял к баракам.