Но индеец не выстрелил. Ломая кусты, раздирая заросли, на поляну выбрался Гедеон.
Он шел прямо на индейца, не выбирая дороги, прямой, огромный, черный. В высоко
поднятой руке монах держал сорванный с груди крест. В кольцах серебряной цепи застряли
клочья мха, щетинистая ветка хвои. Искры безумия блуждали в темных, расширенных зрачках.
Бог православный... Бог вездесущий... Бог единый...
В ужасе воин припал к земле и с криком исчез. Монах продолжал двигаться. Затем, не
видя больше индейца, остановился, бессмысленно глянул по сторонам и вдруг, далеко
швырнув крест, упал на камни.
Баранов поднял крест, положил рядом с Гедеоном. От пережитой опасности еще дрожали
руки, но он о ней забыл. Монаха в таком состоянии видел уже второй раз. После взятия
крепости возле трупов индейских детей, и вот теперь.
Пятнадцать лет назад Гедеон, в то время богатый горный заводчик Геннадий Шипулин,
в припадке безумия задушил жену. Поправившись, бросил все: заводы на Урале, поместья,
родню и ушел в монастырь. Исступленным постом, истязаниями и молитвами пытался
вытравить неутихающую боль. Припадки повторялись и в монастыре. Часто забирался он в
покинутую церковь и по нескольку суток лежал на холодных каменных плитах. Иной раз с
трудом отыскивали его в лесу или у озера. Слух о нем шел по всей округе, посмотреть на его
странности приезжали купцы даже из Иркутска. Отчаявшиеся монахи согласны были объявить
собрата святым, лишь бы от него избавиться и вернуться к спокойной жизни. Наконец
придумали: синоду представили Гедеона подвижником, и безумный монах был направлен в
далекие земли миссионером. Так он попал к Баранову.
В колониях припадки стали реже. За время перехода от Кадьяка на Ситху Гедеон сидел
неподвижно на палубе, смотрел на величавый простор, синее небо в просветах парусов. В
дни штормов молился, ничего не ел. Чтобы, не мешать Павлу читать, уходил на бак и,
прислонившись к мачте спиной, задумчиво глядел на звезды. Он вел себя спокойно и тихо,
и только здесь, на берегу, вспышки безумия снова сделались частыми.
Баранов подождал, пока монах очнулся, помог ему встать. Молча вышли они из лесу.
Над бухтой скоплялся туман, в молочной мути тонули острова, стих ветер. Из крепости по-
прежнему доносился разноголосый гам, пылали на берегу костры.
Гедеон остановился и долго смотрел на пролив. Затем неожиданно обернулся, поднял
голосу.
Пусти, сказал он правителю. Пойду в горы. И диким дано познать слово Христа.
Баранов поправил на больной руке повязку, застегнул полы одежды. Три года подряд
просил он Санкт-Петербург прислать грамотного, дельного монаха, не сутягу и пропойцу,
каких направляли в колонии. «Ученого и смиренномудрого священника, не суеверного и
ханжу,писал он еще Шелехову.Учить слову божию и слову земному...» И снова просьба
осталась неудовлетворенной. Безумный монах не годился для его широких планов. Но поселения
не могли больше оставаться без церкви и священнослужителя. По крайней мере, Гедеон хоть
не пытался ему мешать.