В крепости все ожило. Вооруженные люди бежали к стенам, занимали бойницы, на
башнях вспыхнули красноватые языки. Это караульные зажгли сигнальные факелы. Посреди
площади запылал костер, часто часто зазвонил колокол. По дальним углам форта тарахтели
трещотки. Не было ни паники, ни суеты. Вымуштрованное, обстрелянное население крепости
уподоблялось военному гарнизону.
Общее возбуждение передалось Луке. Он забыл, что там, за стеной, один Лещинский;
теперь казалось, что враг окружил палисады со всех сторон, что индейцы напали на крепость.
Ветер, тревожный звон, темень, огни, топот бегущих людей создавали впечатление недавних
схваток.
Лещинский тоже забыл про холод и бурю. Злость и раздражение сменились искренним
удивлением. Быстрота и суровая четкость ночной тревоги, надежный караул. Он не ожидал
этого. Окруженные врагами, умиравшие от голода люди упорно защищали завоеванный
лишениями, упорной волей голый, одинокий камень.
Баранов привел Лещинского к себе в зал. Крепость снова затихла, словно утонула в
обступившем мраке. Лишь несколько световых полосок пробивалось сквозь щели ставней
большого дома.
Правитель, не останавливаясь, ходил по комнате. Кусков и Лещинский сидели у огня.
Возле книжного шкафа, глядя прямо перед собой, стиснув огрубевшими, заскорузлыми
ладонями крест, молился монах Гедеон.
Было очень тихо, трещали в камине здоровенные плахи, тянуло жаром, скрипели
половицы под ногами Баранова. Никто ничего не говорил. Лещинский кончил рассказывать
давно, но перед глазами слушателей все еще держалась страшная картина последних минут
корабля, разбившегося на камнях, чтобы не сдаться пиратам. Так рассказал Лещинский.
Правитель наконец остановился, подошел к небольшому столу, прислоненному к задней
стенке, сложил исписанный лист бумаги, медленно, очень медленно разорвал. Он стоял в
тени, и никто не видел его темного, налившегося кровью лица. Затем вдруг шагнул к
Кускову, положил руку ему на плечо.
Снаряди «Ермака» и «Нутку»,заявил он отрывисто.Пойдешь хоть до Кантона. Без
корсара не возвращайся... Возьми Лещинского, укажет судно.
Он передохнул, снял руку с плеча помощника и, отвернувшись, вытер шейным платком
лицо. Видно было, что ему трудно говорить.
Лещинский съежился, протянул ладони к огню. Но Кусков неожиданно поднял голову,
посмотрел на правителя.
Компанейские мы, Александр Андреевич,произнес он тихо.Не императорского
военного флоту. Торговые люди.
Баранов вскинул набухшие веки, глянул в упор на помощника. Тот не опустил глаз.
Слушай, Иван Александрович,тяжело ответил правитель.Мы русские. Свои земли
оберегать будем всечасно и навеки, даже если не останется ни одного бобра. Не за прибытки
только кровью омыт берег. Коли пришла нужда, линейным фрегатом будет и байдарка... Я
силу и славу во всю жизнь мою имел и страшен был неприятелям. Потому что имел и с
друзьями и с союзниками неразрывную дружбу и чистую душу... Поймаешь корсара повесишь
на рее. По статуту военного корабля. Таков мой тебе наказ. С висельником вернешься сюда...