Он снова отошел к столу и больше не оборачивался. Только когда Лещинский и Кусков
покинули зал, он приблизился к Гедеону, все еще шевелившему серыми, шершавыми
губами, приложился лбом к холодному металлу креста.
Помолись, монах,сказал правитель глухо.За меня... Проклял я бога.
Потом ушел в спальню и всю ночь сидел на жесткой скамье у окна.
Пашка...шептал он тоскливо.Пашка...
Ее мир был велик и просторен. Беспредельное море и ветер, певучий и влажный. Далекие,
белые, будившие неясную мечту Кордильеры. И лес. Темный, звучащий лес, затопивший
равнину и горы, всю землю до самого неба, до молчаливых строгих хребтов. Простой,
неизведанный мир.
Невысокая, сероглазая, гибкая, с заплетенными по-индейски мягкими косами,
опущенными за ворот ровдужной парки, бродила она по лесной гущине, по скалам, слушала
звон горных ключей. Часто сидела на высоком утесе у морского берега, вглядывалась в
бесконечную, всегда неспокойную водяную пустыню. Следила за полетом белоголового орла,
прилетавшего к морю за дневной добычей.
Однажды орел сел отдохнуть на ту же скалу. Он был большой и старый. Изогнутый
серый клюв весь в зазубринах, круглые глаза становились мутными. Казалось, он очень устал.
Опускались веки, дрожали приспущенные выщербленные громадины крылья. Рядом на
камне лежал серебристый палтус тяжелая морская рыба.
Девушка негромко вздохнула. Ей было жаль дряхлевшего хищника. Орел встрепенулся,
поднял белесую голову, увидел притаившегося человека между камней. Махнув крылом, он
схватил рыбу, тяжело взлетел. Но палтус выскользнул из когтей и упал в расщелину. Тогда
девушка достала рыбу и снова положила ее на верхушку скалы.
Возьми, орел,сказала она, запыхавшись от усилий.
Но орел не спустился за своей добычей. В человеке он привык видеть врага. Медленно
шевеля крыльями, усталый и голодный, полетел к горам.
Нахмурившись, поджав упрямые, чуть поднятые в уголках рта, почти детские губы, с
досадой глядела она, как расклевали палтуса вороны. Однако не прогнала их. Она выросла
среди индейцев, поклонявшихся ворону высшему существу, и сторонилась черных наглых
птиц, прожорливых и жадных, как все божества.
Потом вернулась в хижину и в первый раз подумала, как стар отец. Он тоже словно
белоголовый орел. Каждое утро уходил на охоту, и никогда у них не было запасов пищи на
несколько дней. Разве только в ненастье.
Иногда отец не приносил ничего. Возвращался усталый, смущенно садился на камне
перед жильем, усиленно протирал куском кожи ствол тяжелого ружья и молчал. Обветренное
морщинистое лицо его смягчалось, обвисали чахлые, седые усы.