Правитель понял, что корабль не привез ничего. В это время, опираясь на тонкий
камышовый посох, приблизился к Баранову, благословляя его тщательно сложенными
пальцами, рыжий щуплый монах в синей бархатной камилавке. Это был новый архимандрит
Ананий, присланный главным правлением для закрепления слова божьего и как представитель
высшей духовной власти в далеких российских владениях.
Во имя отца и сына и святого духа...сказал он скороговоркой. Тонкий дребезжащий
голос был неприятен.Господин правитель здешних мест?
И привычно ткнул, ладонью вниз, веснушчатую руку.
Баранов руки не поцеловал. Отступив назад, он внимательно разглядывал монаха, затем
сухо и коротко сказал:
Быстро больно, пустынножитель.
Соли б лучше прислали,заявил он потом штурману с горечью.
Не прощаясь, он торопливо ушел. Туман рассеялся. Ясно виден был берег, голый
каменькекур с палисадом крепости, вяло повисший трехцветный флаг, толпа нетерпеливо
ждущих людей.
Шумел дождь. Временами он утихал, и тогда тяжелые редкие капли пробегали по
деревянному настилу крыши. А потом снова тянулся монотонный шелест.
Только что кто-то был здесь. Павел ясно чувствовал тихое, сдерживаемое дыхание,
прикосновение руки. Он открыл глаза. Снова в полумраке увидел бледное пятно окна,
неровный отсвет камелька на бревенчатой стене. То, что видел множество раз, когда спадал
жар и на минуту возвращалось сознание. Потом опять начинался бред.
Сейчас пятно не уходило, отчетливо был слышен шум дождя. Треснула в очаге смолистая
ветка. Павел понял, что лежит в хижине, нет ни корсара, ни корабля, ни гудящей каменистой
гряды, ни последних усилий перед неизбежным. Он хотел подняться, но боль в правом
плече вынудила его опуститься на место. Оранжевые круги поплыли по жилью, смежились
веки. Полосатый зверек, примостившийся на теплой шкуре, испуганно прыгнул с нар,
завертел мордочкой.
Когда Павел очнулся вторично, дождь перестал совсем, дверь хижины была распахнута,
виднелись мокрые ветки хвои, кусочек посветлевшего неба. В избе было по-прежнему пусто.
Не пытаясь больше подняться, раненый впервые разглядел темную икону, грубый, накрытый
плетенкой из травянистых корней стол, глиняный кувшин и кружку. Возле двери протянута
кожаная занавеска, отгораживающая угол. Занавеска шевельнулась, и Павел снова
почувствовал, что в хижине он не один.
А потом из-за перегородки высунулась голова, повисли две темно-русые косы. Золотистой
бронзой отливали волосы, разделенные ровным пробором, тонкие морщинки появились на
лбу. Несколько секунд девушка наблюдала, затем вышла из своего угла. В ровдужных штанах,
такой же рубашке, небольшая, легкая, она приблизилась к нарам, удовлетворенно вздохнула.
Больной, действительно, очнулся, лежал с открытыми глазами.