Дай мне кафтан,сказал он громко.И скажи, кто ты такая.
Наташа вздрогнула, но теперь уже не покраснела. Поднявшись из-за стола, она вдруг
отодвинула одежду, спокойно и дружелюбно посмотрела Павлу прямо в глаза.
Ты русский?спросила она вместо ответа.
И когда Павел кивнул головой, задумчиво притихла, подергала кончик косы.
Я тоже русская,сказала потом негромко.Поведай мне про них.
Кулик вернулся, когда Павел рассказывал о Санкт-Петербурге. Здоровой рукой недавний
шкипер чертил в воздухе здания, мосты, упоминал непонятные слова, называл галереи и
статуи, дворцы и фонтаны Петергофской деревни, мрачную крепость Кронштадт. Павел
увлекся, прочел стихи. Черные отросшие волосы падали до бровей, блестели глаза, на
бледно-смуглом лице проступил румянец.
Наташа сидела рядом. Наморщив чистый открытый лоб, она слушала внимательно, но
без особенного оживления. Все было чужим и далеким и даже не походило на сказку. Только
когда Павел рассказал о Ситхе, о море, о строительстве форта, девушка заинтересовалась
всерьез. Оказывается, русские были в этой стране такие, как отец, как она, много их. Они
жили близко, на берегу, и отец никогда не говорил о них.
Тряхнув головой, откинув назад туго заплетенные прохладные косы, она удивленно
повернулась к старику. Охотник сидел на пороге, беспокойно вслушиваясь в рассказы Павла.
О новой крепости он ничего не знал. Думал, что сородичи покинули этот берег навсегда...
Теперь он понял, почему на Чилькуте его встретили холодно и не оставили ночевать. Но он
тогда спешил домой и не расспрашивал... Баранов... Он содрогнулся, услышав давно знакомое
имя.
Кулик поднялся и вышел из хижины.
Павел ничего не заметил. Разволновавшись, он быстро устал и, откинувшись на подушку,
закрыл глаза. Он снова пережил события последних месяцев, страшный конец корабля,
гибель людей...
После этого Наташа его не тревожила. Не обращалась и к отцу. Девушка видела, как
помрачнел старик, все дни проводил в горах. Временами казалось, что вид Павла действует
на него угнетающе. А то вдруг приносил крупного барана, жарил тонкие сочные ломтики
мяса, кормил ими больного, не отходя от него целый день.
Девушка недоумевала и молча присматривалась.
Павел выздоравливал. Пуля прошла навылет, плечо заживало. Уже можно было двигать
рукой. Остались только слабость от потери крови и резкий, надрывистый кашель. О нападении
корсара юноша ничего не рассказывал, зато в первый же день по выходе из хижины
проковылял, опираясь на тонкую жердину, к берегу, пытался найти остатки «Ростислава».
На рифах и в бухте было пусто. Последний шторм разметал обломки корабля, темнели
среди бурунов голые камни, мерно вздымалась водяная гладь. Гудел прибой. Много времени
просидел Павел на щебне, затем с трудом поднялся, побрел назад. В пути он натолкнулся
на обрывок паруса, зацепившийся за сучковатую ель. Все, что осталось от дряхлого суденышка.