Комендант все еще спал, когда Баранов поднялся по двум ступенькам крыльца, осевшего
в галечную осыпь. Зеленый ставень с отверстием в форме сердца был плотно закрыт железным
болтом. У порожнего бочонка возилась собака, слизывала застывшие подтеки рома. Немного
дальше, у второго, открытого окна, зевал канцелярский служитель, бесцеремонно
разглядывал посетителя. Жидкая борода писца была в чернильных пятнах, стоячий суконный
воротник лоснился по краям, словно комканый.
Наглядевшись, служитель что-то сказал в глубину комнаты, вытер о рукав перо, подул
на него, затем важно принялся выводить строчки. Он был государственным служащим,
олицетворением могущества канцелярии державы. Он был занят делами.
На стук Баранова он не отозвался и даже больше не глянул в окно. Дверь открыла босая
алеутка, выносившая в лохани муку. Не сторонясь, женщина прошлепала мимо, потом
задержалась, откинула жесткую прядь волос, строго поглядела широко расставленными
глазами.
Спит всё. Пирога есть будет. Сердися много... Сиди,сказала она укоризненно.
Правитель надвинул картуз, спокойно распахнул дверь. Женщина постояла, подумала,
затем торопливо ушла. Она предупредила и за последствия не хотела отвечать.
В сенях было темно, Баранов ощупью нашарил клямку, открыл первую попавшуюся
дверь. Очутился он как раз в спальне начальника всех здешних мест. безраздельного хозяина
края. Комендант, действительно, еще не просыпался. В горнице пахло спиртным, табачным
дымом и еще чем-то пряным, приятным и крепким. От закрытого ставня стоял полумрак,
у иконы в углу теплилась огромная лампада тонкого розового стекла.
На постели лежал длинный, костлявый человек. Из-под съехавшего ночного колпака
торчал влажный от духоты клок волос. Пухлые бакенбарды примяты к щекам, на носу и
бритом подбородке проступила испарина. Видно было, что начальник города спал давно.
Рядом с кроватью валялись военный, без погонов, мундир, трубка с обгоревшим черенком,
витая палка из китового уса. Глиняная кружка и заморской работы хрустальный бокал,
накрытый крупной промасленной ассигнацией, стояли на погребце. Отставной подполковник
Мухин-Андрейко с ним не расставался. Один из четырех почтальонов адмиралтейства или
матрос морской роты носили погребец вслед за начальником.
Правитель несколько минут стоял, приглядываясь, затем снял картуз, пригладил остатки
волос, медленно подошел к кровати.
Сударь,сказал он ровно и тихо.Изволь вставать. День уже. И я жду.
Распахнув изнутри ставень, он не торопясь придвинул к кровати скамейку, сел и,
положив подбородок на скрещенные поверх набалдашника пальцы, принялся наблюдать за
лежавшим.