После того как Чуукван увел Кулика и Наташу и откочевало все племя, Павел не
думал о нападении индейцев и не таился. Бросил хижину в тот же день налегке, как был,
взяв с собою лишь ружье и немного пороху. Он не хотел оставаться там ни одного лишнего
часа, не хотел взять ни одной юколы. Он был слишком горд, чтобы объяснять индейцам
свою непричастность и свое отношение к происшествию в крепости, и не хотел больше
быть обязанным ничем и никому. Великодушие, проявленное врагами, хоть и подсказанное
охотником, переживалось мучительно, тем более что вызвано было жалостью. Так, по крайней
мере, казалось Павлу... Он очень страдал... Еще раз разрушились мечты! Были моменты,
когда хотелось умереть, охватывали стыд и гнев... Он не мог оставаться на одном месте, он
должен был двигаться, идти все равно куда... Он брел уже третий день и только сегодня
понял, что идет к форту.
Темнело быстро. Исчезли очертания скал, леса, невидным стало озеро. Мерцала лишь в
надвигавшемся мраке полоска воды у самого берега, отблескивал мокрый уступ каменного
навеса.
На краю этой выемки Павел соорудил костер, рядом накидал веток. Он не взял из
хижины даже звериной шкуры, необходимой для лесных ночевок. Влажная колючая хвоя
заменила привычное ложе, и он не замечал разницы.
Гибель «Ростислава» и экипажа, утеря груза и крушение всех надежд, связанных с
отчаянным рейсом, события последних дней снова остро и мучительно всплыли в памяти.
Павел старался не думать, отвлечься, подолгу останавливался среди диких, суровых скал,
следил за неторопливым полетом кондора, слушал гром водопада, свергавшегося со страшной
высоты. Камни, горы и лес окружали все дни его пути, действовали умиротворяще. Шорохи
трав на высоких лугах, ветер, запах смолы и прели, не тревоженная тишина...
Звери и птицы не попадались. Лишь изредка в сумеречной гущине мелькала колибри
еле приметная лесная гостья. Яркий оранжевый зоб пламенел на солнце, как раскаленный
уголь, длинный клюв напоминал иглу. Птица появлялась только в середине лета, затем
снова засыпала в гнезде.
Несколько раз Павел замечал возле разрытых муравьиных куч следы тарбагана, однажды
пересек дорогу сохатый. Иных зверей не встречалось, и, если бы не убитый в начале пути
дикий козленок, пришлось бы долго кружить по тайге за дневным прокормом.
Уходя, Кулик оставил ему винтовку, рог пороху, мешочек пуль. В пути он мог добывать
себе пищу. Чуукван стоял в стороне бесстрастный, казалось, равнодушный и не глядел на
разложенные припасы. После того как уступил старику жизнь врага, он больше его не
замечал. Слишком много отдано дружбе, доблесть воинав исполнении сказанного.